— Плюнь ты на эту машину, другую купишь! Главное, что она отлипла от тебя. Господи, надо перекреститься!
— Но она не могла вот так просто взять и исчезнуть. Она не такая!
— Какая — не такая?
— Ну… Хоть бы попрощалась.
— Послушай, — Лева вдруг сменил тон и теперь разговаривал с ним серьезно, даже жестко. — Да пойми ты наконец, что я, быть может, в очередной раз спас тебя! Мы работать будем?! Ты должен непременно приехать и встретиться с Коровиным. Гера, как ты думаешь, зачем я хлопотал, чтобы тебя вызволили из этого снежного плена? Чтобы ты убивался по своей машине? Да бог с ней, говорю же тебе! Значит, так: пока не начался очередной снегопад, быстро приводи себя в порядок, завтракай. Можешь даже покормить своих кур, блаженный ты наш! Позавтракай, стало быть, а я через два часа приеду за тобой. Приготовься и жди. А про свою знакомую, авантюристку эту, забудь! Больше того, я советую тебе вообще пока не возвращаться в лес. Поживи в своей городской квартире. Я даже позвоню сейчас Елене Сергеевне, чтобы она прибралась у тебя.
Елена Сергеевна убиралась у самого Рубина дома, у его соседа и, когда это требовалось, у Германа, в его московской квартире.
— Ну что, ты все понял?
— Спасибо, Лева, — растроганным голосом поблагодарил его Герман. — Если бы не ты, не знаю, чем бы закончилась вся эта история!
— Да… Послушай! Постарайся избавиться от всех… улик, что ли, словом, если она подбросила тебе что-то — найди это и сожги. Мы же ничего о ней не знаем!
— Деньги… Сумка с деньгами!
— Смешной ты человек! Думаешь, она оставит тебе деньги? Она же не идиотка законченная!
— Еще — пистолет, — прошептал он в трубку. — И яд!
— Послушай, можно подумать, что ты пересказываешь мне содержание недавно просмотренного триллера. Честное слово! Ладно, иди и все проверь.
— Лева, этим людям, которые сейчас работают у меня, — заплатить?
— Нет, не вздумай! Все уже оплачено.
— Может, их чаем напоить?
— Ты странный какой-то, честное слово! Ты им еще постельку постели, чтобы они отдохнули, и по бутылке водки выдай!
— Ладно, я все понял.
Герман с шумом выдохнул воздух, но облегчения при мысли, что он теперь один и никто не станет донимать его своими рассказами об убийствах, не последовало.
Осталось чувство какой-то недосказанности, незавершенности и, несмотря ни на что, — опасности.
Она без спросу взяла его машину и уехала — сбежала. И это — в благодарность за то, что он всю ночь обнимал ее, представляя себе, как его энергия перетекает в нее, она успокаивается и приходит в себя, засыпает спокойным, целительным сном!
Он дал ей приют, еду, выслушивал ее бредовые россказни о совершенных ею убийствах, пытался не оскорбить девушку своими подозрениями насчет ее надвигающегося (или уже нахлынувшего на нее) безумия, а она вместо «спасибо» за все хорошее украла его машину!
Он вернулся в спальню. Сумки с деньгами, конечно, он там не нашел. И ни одной вещи, которая могла бы принадлежать его «гостье». Разве что пижама, которую он ей одолжил. Полосатая, белая с синим. Герман, оглядываясь, словно за его спиной кто-то притаился, взял пижаму с кресла и поднес ее к лицу. Вдохнул запах женского тела, смешанный с едва уловимым ароматом духов.
Жила ведь она где-то до того, как сесть в его машину? Мылась ароматным мылом, душилась этим ароматом. Где ее дом? Кто она такая? И кто сделал ее убийцей?
Пистолета он тоже нигде не нашел. И пузырька с ядом — тоже. Ничего! Но это и хорошо. Да и вообще, в сущности, все нормально. Уехала — и уехала. Вряд ли она присвоит его машину. Воспользуется ею, доедет… куда-нибудь да и бросит ее где-нибудь.
Герман оделся потеплее и снова вышел из дома, отправился в курятник, подсыпал своим птичкам пшеницы, налил им теплой воды, проверил, есть ли яйца в ящиках. Испытал приятное чувство (ради него он и держал кур), обнаружив в чистой желтой соломе несколько бежево-розовых яичек. Конечно, они промерзли, в теплой кухне скорлупа непременно треснет.
Так. Стоп! В Москву он, конечно, поедет. Но не насовсем. И ночевать он в Москве тоже не может. Куры-то замерзнут! Умрут! Он так и скажет Леве. Конечно, он встретится со всеми, с кем потребуется обсудить музыку, просто пообщается с нужными людьми, может, даже и выпьет, поскольку надо бы «залить» недавний стресс. Но потом он вызовет такси и попросит отвезти себя в лес. Здесь — его дом.
Досадная мысль, что из-за кур он не может теперь позволить себе полную свободу, промелькнула, словно царапнула.
— Мужики, спасибо! — крикнул он, увидев, что рабочие в комбинезонах закидывают свои лопаты в кузов трактора. — Выручили!
— Еще вызывайте! — ответили ему с улыбкой, и он успокоился, потому что, если бы эти двое молодых парней ему не улыбнулись, а потребовали денег, то настроение у него непременно испортилось бы. И он разочаровался бы в них, алчных и нечестных. Ведь Лева ясно сказал, что он заплатил им за все вперед. Он даже знал, через кого. Лева удивительным образом умел находить нужных людей, связывать их между собой и добиваться поставленных им перед собою — и другими — целей.
Почему-то он захотел, чтобы они все поскорее уехали, оставили его в покое, в тишине. И только когда шум отъезжавших тракторов стих, он немного пришел в себя и принялся обдумывать случившееся. Ему не верилось, что все закончилось таким банальнейшим образом. Проснулась рано, поняла, что путь почти расчищен, села в машину и уехала! Без документов на машину (он нашел их в кармане своей меховой куртки). Скорее всего, без прав. И на что она надеялась?
А может, как раз ни на что она и не надеялась, а просто положилась на случай? Если ее остановят, выяснят, кто она такая, задержат — значит, это судьба. Но свяжут ли отсутствие документов на машину с убийствами всех тех людей? И вообще, может, на самом-то деле ее никто и не ищет?!
Странное чувство охватило его, когда он, уже одетый в дорогу, надушенный, готовый к выходу, поджидал машину, сидя в кухне и барабаня пальцами по столу. Ему вдруг показалось, что он растеряется в Москве, что столица, гигантская, бурлящая потоками спешащих людей, проглотит его, даже не заметив.
«Я одичал, одичал!»
Он стал бояться Москвы, людей, с которыми прежде общался легко и спокойно. А людей, с которыми он был знаком, было очень много, так много, что невозможно было, казалось, удержать их всех в своей памяти, запомнить их лица, голоса. Он так разволновался перед приездом Левы, что, когда с улицы послышался звук мотора подъезжавшей машины, сердце его застучало и переместилось куда-то вверх, к горлу.
Хлопнула дверь, Герман поднялся, бросился к выходу, какой-то частичкой души надеясь, что это все же не Лева, что вернулась Нина, но дверь распахнулась, и он увидел румяного, с морозца, сияющего, со сверкавшими глазами Льва, без шапки, в шубе и узорчатом бордовом кашне, обвивавшем его крепкую шею. Густые вьющиеся волосы, черные с проседью, обрамляли его гладкое, холеное лицо.
