Маэстро задумчиво смотрел на меня.
— Сергей, он стал великим художником. Тут уже не подходят
обычные понятия счастья.
— Понятно.
— Возьмите в библиотеке кассету с его работами. Там есть и
несколько биографий, весьма любопытных.
— Спасибо. Я и не подумал. Я возьму кассету с картинами —
этого хватит. Маэстро, а он рисовал… космос?
Ловким движением Стас извлек из кармана пиджака нечто вроде
яркой цветной открытки. Многослойное изображение? Нет, похоже, просто открытка,
даже сделана из картона…
— Одна из немногих картин, где есть что-то космическое.
Возможно, вам она скажет больше, чем мне.
Я не знаток живописи, но это был очень странный стиль. Если
соединение сотен ярких, чистых тонов в одно цельное и гармоничное изображение и
есть цветазм — то Данька придумал забавный стиль. Яркий и праздничный, как
новогодняя игрушка. Тревожный и печальный, как ночное небо сквозь ветви
дремучего леса.
А на картине был берег озера, освещенный странным
разноцветным сиянием плывущих в небе лун — синих, оранжевых, красных, зеленых…
Я не стал их считать — меня не интересовало, ошибся ли Данька. Потому что на
песчаном берегу озера в разноцветном полумраке сидел, прижимая к коленкам
похожее на собаку животное, прекрасно знакомый мне мальчишка. С мокрыми после
купания волосами, запрокинутой к небу головой. Рядом с ним лежал на тонкой
темно-бордовой, даже на взгляд теплой подстилке, молодой, атлетически сложенный
парень.
Меня Данька приукрасил… кажется.
А все остальное было точным.
Здорово он ухитрился взглянуть на нас со стороны…
Я повертел открытку. И вдруг заметил, что за ажурным
силуэтом леса встает призрачная серая тень. Огромный шар, не то накатывающийся,
не то отступающий от лесного озера.
Великие Сеятели…
Девяносто пять процентов памяти о «каникулах в космосе» было
уничтожено. Остальное должно было превратиться в мешанину похожих на сон
видений, непонятных фраз, забытых переживаний…
Но что-то осталось.
Я вспомнил, как осторожно прислонил Даньку — вялого,
заторможенного, погруженного в надежный наркотический сон, к стене подъезда, у
двери его собственной квартиры. Ланс и Эрнадо с парализаторами застыли на
лестничных пролетах. Я долго смотрел на Даньку — ни малейшего следа страшной
раны. Медицинский блок «Гонца» постарался на славу. Но и ему не подвластна
память…
— Может, так оно и лучше, а? — негромко спросил я. — Меньше
переживаний и тоски. Травматическая амнезия. Родителям на радостях будет не до
того. Главное — ты дома.
Я достал из кармана алмаз — «сдачу» с гиперперехода
принцессы. Ехидно улыбнулся — если это неизбежность, то приятная. И опустил его
Даньке в карманчик модной, купленной в магазине «Элита» в центре города
рубашки. Виновато объяснил:
— На память… Трофея, увы, не могу…
Хотел потрепать Даньку по щеке — и остановил руку. Уже не
стоит.
— Пока, Данька. На озере было здорово, правда?
Его глаза смотрели сонно и бездумно. Я надавил на кнопку
звонка и метнулся вниз по лестнице. Вслед за мной бесшумной и едва видимой
тенью — Эрнадо. На первом этаже он остановился, бросил короткий взгляд на
экранчик видеодатчика — незаметной пылинки на Данькиной рубашке.
— Порядок. Мать ревет и колотит его по щеке… чтобы очнулся.
Вроде, помогает.
Помогает…
Я оборвал поток воспоминаний — и вовремя. Комната для
принятия решений растаяла, превратившись в грязную площадку земного подъезда. У
смятых, искривленных пинками перил стоял Маэстро, крепко цепляясь за покрытый
облупившейся краской поручень.
— С вашей ментальной силой трудно бороться, — прошептал он.
— Смена интерьера в комнате даже не планировалась технически… Вы воздействовали
на управляющие контуры Храма напрямую…
— Извините, — глухо сказал я. — Сейчас переделаю. Скажите, я
могу взять эту открытку?
— Это фантом. Но можно заказать материальную копию… Вам
что-то напомнила эта картина? Наша семейная реликвия, между прочим…
— Ваша?
— Даниил мой прямой предок, — с легкой гордостью сказал
Стас.
Я даже не удивился. Просто кивнул.
— Напомнила. Пару старых и всем известных истин.
Мир вокруг начал таять — меня ждал ангар с боевым кораблем
«Корсар», жена и друзья, лишившийся друга «котопес» и будущее, не скованное
неизбежностью.
— Каких! — Возглас Маэстро на секунду остановил смену
декораций. — Каких истин?
Я не ответил. Зачем? Память сильнее ножа, а дружба побеждает
смерть. Эти слова станут фальшивыми и смешными, если их произнести вслух.
— У тебя были отличные каникулы, Данька! — выкрикнул я, пока
транспортные механизмы Храма несли меня сквозь стены. Влажное, сырое касание
силовых полей… — У тебя будет теперь вся Земля. Планета, которая есть!
Планета, которая будет.
г. Алма-Ата,
Ноябрь 1991 — март 1992 гг.
