При первом же погружении он проплыл вдоль следа на дне, который оставил киль яхты, когда ее тащили с мели. Плавно вильнул влево: именно туда кренилось судно. Если аппарат упал с палубы, он должен был быть здесь.
Песок, камни, заросшие тонким зеленым пушком… Маленький рак-отшельник медленно тащил свою, вернее, заимствованную у какого-то покойника, черную ракушку. Мобильника, предположительно также черного, поскольку, все-таки мужской, здесь не наблюдалось.
Жаров выплыл на поверхность, нахлебался воздуху. Вдали, на топчане, почти на том же месте, где сидела Груздева (до сих пор так и не появившаяся в гостинице), расположился Пилипенко. Его очки коротко блеснули, когда Жаров вынырнул. Он махнул ему крест-накрест руками, поставил силовые тяги ласт на максимум и вновь погрузился в пучину.
Борт яхты «Леокадия» имел не очень высокий привальный брус. Телефон мог поехать по палубе, стукнуться обо что-то, подпрыгнуть и перелететь через это ограждение. В тот самый момент, когда яхта ударилась килем о дно или выступающий камень. Тогда надо было искать дальше по ходу судна.
На глубине пяти-шести метров, среди камней, залепленных уже водорослями покрупнее, в уютной ложбинке висела зеленуха. Вывернув на Жарова глаза, быстро брякнула плавниками и исчезла. Под ней и лежал плоский черный аппарат. Он уже был изрядно затянут песком и через день-другой скрылся бы насовсем.
– Честно говоря, не очень-то я и рад, – сказал Пилипенко, принимая из мокрой руки Жарова его находку. – Ведь теперь и вправду возникает новый вопрос: зачем он бросил мобильник на палубу? Он дал стрекача с яхты на скоростной надувашке. Ясно, что он не собирался умирать в тот же день. Оставаться без телефона вообще? Зачем?
– Мы уверены, что он его бросил? Не выронил ли просто? В силу каких-то обстоятельств… То, что было повсюду, что преследовало его со всех сторон?
– Оплело его мокрыми щупальцами! – воскликнул Пилипенко, растопырив пальцы.
Тем же вечером экспертиза была закончена. Жаров попросил Минина позвонить ему, чтобы он сам мог присутствовать на совещании по этому поводу. Тот поворчал: дескать, ничто не обходится без Жарова, будто не журналист он вовсе, а тоже работник милиции.
– Не забывай, что не кто иной как я нашел этот ржавый мобильник! – воскликнул Жаров.
Минин позвонил ему за четверть часа до совещания. От редакции до УВД – шесть минут медленным шагом. Жаров встретил эксперта на лестничной клетке: тот как раз поднимался на второй этаж, держа под мышкой свою неизменную бархатную папку. В кабинет следователя они вошли вместе.
– Вообще-то была слабая вероятность, что ты нашел какой-то другой мобильник. Просто мобильник, который кто-то уронил… Когда-то… Но…
Аппарат, разумеется, принадлежал Шурупову. Ребята из отдела Минина восстановили всю информацию – как из сим-карты, так и из памяти самого телефона. Все СМС-сообщения. Время звонков. Номера из записной книжки. Памятки бизнесмена, деловые заметки.
Пилипенко переворачивал листы, порой комментируя. Сам аппарат лежал у него под рукой, правда, он был не в рабочем состоянии: все-таки четыре дня пробыл в соленой воде.
– Ну что ж! – сказал следователь. – Информации много, но нас интересует, прежде всего, последняя неделя.
– Давай, ты сам потом подробно ознакомишься, но я хочу доложить самое важное.
– Тебе и карты в руки, – сказал Пилипенко, – тотчас вложив в руки Минину пусть и не карты, но стопку бумаг экспертизы.
– Если коротко, то суть такова, – сказал эксперт. – Входящие сообщения за последние несколько часов только от Груздевой. Любовь, разбор полетов влюбленных. Смутные намеки на желание покинуть этот мир в ответах Шурупова. Звонков долго не было. Всего последних звонков, не считая Груздевских, четыре: один от жены Шурупова, что понятно, два от его сотрудников, и один – от неустановленного лица.
– Надо как можно быстрее установить это лицо, – заметил следователь.
– Мои ребята работают над этим, – сказал Минин. Характерно, что последняя СМС перекликается с предсмертной запиской и записью в журнале: оно здесь, оно повсюду…
Пилипенко поднял очки, почесал переносицу, что говорило об интенсивной работе его мысли. Сказал:
– Что-то тут не так. Шурупов сообщает о своем намерении покончить с собой: пишет об этом Груздевой, пишет также записку. Затем он вырывает записку из журнала и сваливает с яхты на лодке. Что могло заставить его передумать, какую информацию он мог получить? В мобильнике нет ответа на этот вопрос.
На пороге появился лейтенант Клюев.
– У меня сводка, почитай, – он положил бумагу на стол, но следователь припечатал ее ладонью:
– Это подождет.
– Между прочим, ночью на Садовой кто-то открыл огонь по прохожим. Пострадала женщина.
– Это убийство или покушение? – спросил Пилипенко.
– Покушение, – голос лейтенанта имитировал досаду.
– Значит, никто не погиб?
– Нет.
– Так пусть этим займутся наши борцы с хулиганами.
– А ты посмотри фамилию пострадавшей. Эта девушка была среди тех, кто нашел «Целесту». Груздева.
– Да что ж ты сразу не сказал! – возмутился следователь. – Надо же, театр тут устраивает, актер недоделанный!
– Ну, если бы я тогда, после школы в театральном не провалился, – сказал Клюев, – то был бы по другую сторону экрана. А вы бы меня в сериале по вечерам смотрели и радовались, что с таким великим человеком в одном классе учились.
– В параллельных классах, – заметил Жаров.
– Я не забыл, – тяжело вздохнул Клюев. – Просто теперь, со временем, это уже и не важно.
– Может, ты и меня в одноклассники запишешь, хоть и мальцом был, когда я эту школу заканчивал? – подал голос Минин.
– Может, и запишу. Где-нибудь, совсем к старости. Время, знаешь ли… Странная штука.
* * *
Через полчаса бригада уже была на месте покушения. Прибыл и кинолог Ярцев. Ищейка Ральфа серой стрелой выпрыгнула из машины и замерла, готовая к работе. На асфальте явно выделалось темное пятно крови.
Собака взяла след немедленно. Ярцев бежал за ней, держа на вытянутой руке длинный поводок. Часто мелькала далеко впереди его седая голова, пересекая солнечные лучи, что пробивались сквозь плоские кроны ливанских кедров. Оперативники едва поспевали за резвой Ральфой и ее не менее бодрым проводником, тем более что приходилось идти все время на подъем по изгибам Аутской улицы.
Миновали дом Чехова, круто завернули по Богдановича и вскоре вскарабкались довольно высоко, под самую трассу. Ральфа остановилась внезапно, ударив лапой о землю. Когда запыхавшиеся опера и Жаров (совсем легко дышащий, благодаря своей отличной физподготовке) достигли этого горнего места, собака сидела неподвижно и требовательно смотрела на своего поводыря, вывернув голову назад.
