В штаб-квартире секты было какое-то собрание, хлопали двери, по коридору сновали люди. В прихожей за столиком под лампой сидела молодая женщина, по виду дежурная, Жаров обратился к ней. Она сообщила, что Анна не появлялась уже несколько дней, наверное, заболела.
– Пойду, спрошу у кого-нибудь…
Дежурная вышла в другую комнату, в проеме высокой двери мелькнули внимательные лица людей, близко сидящих друг к другу на полу. Среди них покачивалась знакомая шевелюра рыжего клоуна, который несколько недель назад, у дома с глицинией, показался Жарову пьянее остальных.
Под лампой лежал журнал, очевидно, для записи посещаемости, как в школе. Жаров перевернул страницу, другую… Внезапно у него замерло в груди, как всегда – от близости неожиданного открытия.
Вот страница за 18 апреля, день, когда произошло второе убийство. Запись: Ан.Квятковская. Пришла – 21.15. Ушла – 21.25.
Но этого не могло быть! Вернее, это так было, судя по записи, но не соответствовало прежней информации. В тот вечер, когда они с Пилипенкой встретили клоунов, Анна сама сказала, что сразу после работы отправилась сюда, в штаб-квартиру секты. Получается, что она солгала. Зачем?
Жаров вышел по-английски, не дожидаясь, когда дежурная вернется. Ему повезло: сразу у подъезда он поймал такси.
* * *
Первое, что услышал Жаров, когда машина скрылась за поворотом улицы, было жалобное, монотонное мяуканье кошки. Быков курил, облокотившись на перила своей веранды. Жаров не собирался с ним встречаться, но лестница, ведущая к дому Анны, начиналась от его порога.
– Боишься суда? – спросил Жаров.
– Не очень.
– Наверное, героем себя считаешь?
– Нет, – Быков бросил окурок на землю. – Осточертело все. Еще и кошка эта…
– Что за кошка? – Жаров посмотрел вверх, откуда доносилось мяуканье.
– Это кошка Аньки, соседки. Уже вторую ночь спать не дает. В смысле, кошка, а не Анька. Мяучит. А у меня сейчас в жизни самое главное – покрепче уснуть.
– Кошка закрыта в доме, – задумчиво проговорил Жаров. – Наверное, она голодная, а хозяйки нет…
– Молодая девушка, одинокая, – сказал Быков, посмотрев на часы. – Может, ночует у кого. И ей не до любимой питомицы.
Жаров поднялся по узкой бетонной лестнице с черными трубчатыми перилами. Маленький дворик Анны выглядел весьма неряшливо: опавшие с персикового дерева лепестки давно не сметали, посреди двора, поблескивая обручем, валялась цветочная кадка. Видимо, девушка так много времени отдавала своей общественной деятельности, что его не оставалось на собственный дом.
Жаров поднялся на маленькую веранду. Внизу, со стороны дома Быкова, донеслись голоса, хлопнула дверь машины. Наверное, кто-то приехал к Быкову – недаром он поглядывал на часы…
Кошка мяукала за обшарпанной дерматиновой дверью. Почуяв Жарова, она форсировала истерику. Жаров нажал кнопку звонка, хотя и так было ясно, что ему не откроют. Услышав звонок, кошка принялась царапать дверь с той стороны. Жаров дернул ручку, дверь почему-то оказалась незапертой, распахнулась, и животное, сверкнув в полете глазами, прыгнуло ему на грудь, свалилось, вскочило на ноги и с высоким воем исчезло в кустах.
Воздух в прихожей был затхлый, но, кроме запаха непроветренного жилья, в ноздри сразу бросился другой, происхождение которого не вызывало сомнений. Жаров прошел в гостиную. В комнате стоял шум, мягкий и ровный, исходивший от компьютера в дальнем углу. Того, что Жаров рассчитывал увидеть, здесь не было. Через коридор располагалась спальня, Жаров открыл дверь, зажимая нос. Это было здесь. На кровати, выпучив глаза, полусидела Анна. Правая рука сжимала рукоятку ножа. В левой торчала знакомая книжица – «Сердце грешницы».
* * *
Следственная бригада приехала быстро. Убийство произошло порядка тридцати пяти часов назад. Более точное заключение можно было сделать только после лабораторного исследования тела. Косвенным свидетелем времени убийства был компьютер, который исправно работал в экономном режиме, с погашенным монитором.
Его доверили Жарову для предварительного изучения – как самому продвинутому специалисту в этой области. Конечно, аппарат, как и многие другие улики, увезут в лабораторию, но для этого его придется отключить, что приведет к необратимой потере данных.
– Повезло еще, что за все это время ни разу не вырубили свет, – пробурчал Жаров.
– Действуй, пока его и вправду не вырубили, – сказал Пилипенко. – Я вызвал специалиста, но, пока он едет, по закону сволочизма как раз и нагадят электрики.
Жаров дернул мышью, экран медленно налился голубым.
Что может сказать компьютер? Журналист никогда не сталкивался с подобной проблемой, и сейчас стал лихорадочно соображать…
По крайней мере, время последнего сохранения открытого файла он отметил: действительно – тридцать пять часов назад.
Это был страстный, пронзительный и безграмотный текст, озаглавленный «Дневник грешницы». Было странным читать личные записи девушки, чей труп только что увезли. И, хотя квартиру проветрили, из каких-то ее дальних пустот все еще доносился сладковатый запах гниения, что придавало неряшливым словам дневника какой-то сюрреалистический смысл…
Жаров прокручивал дневник, ощущая себя подлецом. Однако вскоре это благородное чувство сменилось гораздо более сильным – он испытал ужас, от которого к горлу подступила тошнота.
«Сегодня как и вчера мне опять приснился то же самый сон…» – прочитал Жаров последнюю запись.
Это невыносимо! Маньяк, которого убили, маньяк-мертвец…
«Он в костюме клоуна, как все наши, – читал Жаров дальше. – Приближается. Подходит. Дает мне книгу и нож. Говорит: сделай это сама…»
Пилипенко, нагнувшись над столом, покрутил ролик компьютерной мыши.
– Глупости, – сказал он. – Никаких маньяков-мертвецов не бывает.
В этот момент в его кармане зазвонил телефон. Пилипенко прошелся по комнате, бросая подтверждающие реплики. На том конце связи клокотал взволнованный голос эксперта Минина.
Спрятав мобильник в карман, Пилипенко обернулся к Жарову:
– Ты был прав с самого начала. В этом деле замешен Куравлев. На сей раз он, похоже, сыграл главную роль – роль убийцы.
– Значит, Минин нашел его отпечатки… – сказал Жаров.
– Да. На последней брошюре пальцы Куравлева. Что ж, едем его брать, прямо сейчас. Ребята заняты, думаю, мы с ним и вдвоем справимся.
* * *
Пешком до куравлевского дома минут пять ходьбы, но это по лестницам сократов, а на милицейском Жигуленке пришлось покрутиться по серпантину улицы, что заняло чуть ли не больше времени.
– Вот почему я ненавижу автомобили, – пробурчал Жаров.
– Как ты сам видел, Куравлев ходил здесь пешком в тот вечер, бросив свою машину у дома, – медленно проговорил Пилипенко. – И он действительно промерял время, сколько его нужно пешему человеку. Только объектом, оказывается, был не дом Быкова, а дом Анны.
