– Ерунда какая-то, – проговорил Жаров. – Рачко убил жену Куравлева и жену Быкова. Теперь Куравлев убил Анну. Какая может быть связь между всеми этими преступлениями?
– Думаю, мы это выясним, и очень скоро, – сказал Пилипенко, выруливая к подъезду пятиэтажки.
– Окна у него темные, – заметил Жаров.
– Может быть, уже спит, пьяный.
Но за дверью Куравлева их ожидало полное молчание. Пилипенко выглянул на улицу через окно подъезда.
– Нет, не спит, – сказал он. – Нет во дворе его драндулета. Слушай, ты ж как-никак собутыльник этого парня. Позвони-ка ему.
– Но он не давал мне своего телефона!
– Зато я его тебе дам.
Пилипенко достал из кармана и подбросил на руке черный аппарат. Жаров было потянулся за ним. Пилипенко отдернул руку, подняв аппарат над головой – так дети дразнят друг друга конфетой.
– Звони со своего, – сказал он. – Мой у него отпечатан, может и не ответить следователю.
Они встали, голова к голове, держа рядом свои мобильники. Жаров нащелкал цифры с дисплея Пилипенки. Какое-то время в трубке стояло молчание, полное дальнего сетевого эха, затем приятный женский голос произнес: «Абонент не отвечает или временно недоступен».
– И мне не хочет отвечать, – сказал Жаров.
– Или не может, – добавил Пилипенко.
– Такое бывает, если вытащить сим-карту из аппарата, – сказал Жаров.
– Не только, – задумчиво проговорил Пилипенко. – Такое может быть, если аппарат уничтожен.
Жаров достал пачку сигарет, щелчком выстрелил две и протянул следователю. Несколько затяжек они сделали молча.
– Вот что странно, – сказал Пилипенко. – Как сказал Минин, на последней брошюре, кроме пальцев самой Анны, Куравлева и работников типографии есть еще чьи-то неизвестные. Причем, они не только на обложке, но и внутри, на глянцевых картинках.
– Человека, который читал книжицу…
Они докурили свои сигареты и одновременно ткнули окурки в консервную банку, стоящую на подоконнике.
– А ведь Квятковская Анна не вписывается в систему маньяка, – сказал Пилипенко.
– Вряд ли ей от этого легче… А что ты имеешь в виду?
– До сих пор маньяк убивал замужних женщин, которые изменяли своим мужьям. А Квятковская не была замужем.
– У нее имелся какой-то парень, все равно, что муж. Она обманывала его, я прочитал об этом в ее дневнике. Вот Каратель с ней и разобрался… Между прочим, она была лгуньей, – добавил Жаров.
– С чего ты взял?
– Она где-то задержалась в тот вечер, когда мы встретили клоунов. Может быть, как раз у этого парня…
– Ну-ка, проясни!
Жаров рассказал о записи в журнале.
– Что ж ты мне раньше не сказал?
– Да как-то было не до того, с этим убийством… А что – это сильно меняет дело?
Пилипенко щелкнул пальцами.
– Значит так. В квартиру ты не входишь, ясно?
– А кто входит и как… – начал было Жаров, но следователь вдруг сильным ударом ноги распахнул дверь Куравлева и скрылся за ней.
Отворилась дверь напротив, выглянула взлохмаченная голова какого-то нетрезвого жителя пятиэтажки.
– Что тут происходит?
– Милиция, – строго сказал Жаров, и голова скрылась.
Пилипенко вышел через несколько минут. В руках он нес маленький прозрачный пакет, в каких продают хлеб. Внутри угадывались очертания разнокалиберных пузырьков и тюбиков.
– Зачем тебе это? – с удивлением спросил Жаров.
– Не могу сейчас сказать. Я проник в квартиру незаконно. Если тебе будет известен мотив моих действий, ты станешь соучастником.
– А так я кто?
– Да просто прохожий.
* * *
Пилипенко отвез Жарова в управление и усадил в своем кабинете, унеся куда-то пакет с пузырьками. Вернувшись, он сел за свой стол и, пальцем утвердив на переносице свои круглые очки, стал рассеянно просматривать сегодняшнюю сводку. Он явно чего-то ждал…
Вдруг его брови поползли наверх.
– Автомобильная катастрофа в районе кладбища, – прочитал он в документах. – В четырнадцать двадцать. Водитель, предположительно, не справился с управлением и машина свалилась с поворота в обрыв. Машина сгорела. «Фольцваген-гольф». Номер машины…
Жаров встрепенулся.
– Это машина Куравлева!
– Я уже понял, – сказал Пилипенко. – Послушай-ка, что там дальше. В машине обгоревший труп, предположительно, владелец транспортного средства. А мы уже объявили его в розыск…
– Вот почему не отвечал мобильник!
За дверью послышались торопливые шаркающие шаги: так ходил только один человек на свете – эксперт-криминалист Леня Минин. Войдя, он положил на стол лист бумаги.
– Ты был прав, это ее отпечатки, – выпалил он.
– Чьи? – не выдержал Жаров.
– Нины Куравлевой, – пояснил Пилипенко. – Отпечатки сняты с ее флаконов и тюбиков с косметикой, которые я сейчас изъял из квартиры. Я не сказал тебе сразу, зачем мне эти предметы, вовсе не потому, что опасался вовлечь тебя в незаконное проникновение. Это все ерунда, конечно. Просто, если бы мое предположение не подтвердилось, то я бы выглядел дураком.
– А теперь как ты выглядишь?
– Победителем.
Воцарилась пауза, Пилипенко, будто прислушивался, как где-то далеко в честь него играют гимн. Жаров ничего не понимал.
– Но она ведь тоже мертва, как и маньяк! – воскликнул он. – Как ее отпечатки могли оказаться на брошюре, которая была вложена в руки последней жертвы? Сегодня какое число? Боже! Ровно сорок дней назад…
– Именно, что сорок дней! – с торжеством в голосе сказал следователь. – Все сходится.
* * *
– У меня для тебя сюрприз, – сказал Жаров, когда они вошли в офис редакции.
Он прошел в угол кабинета, склонился над камином, давно не топленным, так как весна уже перевалила за середину.
Был поздний вечер, пора бы разойтись по домам, но Пилипенко не торопился. Или он ждал чего-то? Жаров знал, что следователь не скажет ни слова по сути дела, до тех пор, пока не прояснится какая-то последняя, одному ему ведомая деталь…
– Ух ты! – не выдержал Пилипенко, когда Жаров нажал белую клавишу и распрямился с торжествующим видом.
Казалось, что в камине пылает настоящий огонь – пламя будто шарило теплыми руками по стенам комнаты.
– Купил вчера электрическую топку, – сообщил Жаров. – А то непривычно как-то будет все лето провести без огня.
Иллюзия была почти полная, не хватало только запаха дыма: устройство воспроизводило даже треск горящих поленьев.
