Возникала пауза. Калинин молча вертел головой, показывая им обоим то фас, то профиль. Жаров давно заметил, что в соседнем кабинете, куда была приоткрыта дверь, кто-то сидит и, вероятно, внимательно слушает допрос…
– Ты видел кого-нибудь на поляне? – спросил Пилипенко.
– Да. Таксист, оказывается, шел за мной.
– Больше вы никого не видели? – спросил Жаров.
– Нет. Впрочем, на лавочке, вдали, сидел еще какой-то человек, но он быстро ушел.
– Человек в светлом пальто?
– Нет. Это была темная, черная фигура.
Пилипенко и Жаров переглянулись. Таксист видел на дороге мужчину в светлом пальто.
– Еще мне показалось, что он был седым, я не помню. Он вообще мог мне показаться. Я был не в себе, понимаете…
– Понимаем, мы все понимаем, – грустно вздохнул Пилипенко. – И последний вопрос. Эта газета тебе знакома?
Он взял со стола номер «Курьера» и резко развернул перед Калининым, будто раскрыв воротник своего пиджака. Подозреваемый вздрогнул.
– Это… Фарфоровый грот! – он с ужасом протянул палец в сторону фотографии на развороте.
– Ваша газета? – спросил Жаров.
Калинин недоуменно переводил взгляд с одного лица на другое.
– При чем тут газета? Я никогда не видел ее.
– Эту газету, – торжествующим тоном объявил Пилипенко, – мы час назад нашли в твоей квартире.
– Да я вообще не читаю никаких газет! – закричал Калинин.
– А зря, батенька! – с укоризной сказал Пилипенко.
* * *
– Ну, и что ты о нем думаешь? – спросил он Жарова, когда Калинина увели.
– Да трудно сказать. На актера он не похож…
– Для актера у него слишком низкий интеллект, – услышал Жаров голос, от которого у него защемило в груди.
Дверь в соседний кабинет стукнула о стену, будто распахнутая пинком, и из нее вышла Алиска. Пилипенко развел руками, дурашливо улыбнувшись: дескать, извини, друг, не сказал сразу.
Жаров вскочил, подвинул девушке стул. Конечно, это была она – штатный психолог управления. Наверное, все здесь знают об их бурном романе. Во всяком случае, с чего бы Пилипенке не предупредить, что Алиса Мельникова тоже принимает участие в допросе?
– Этот человек, – продолжала она холодным деловым тоном, вовсе не глядя на Жарова, – не способен разыгрывать подобные спектакли. У него плохая память, слабая наблюдательность. Вы заметили, – повернулась она к Пилипенке, – что он путает детали? Например, на первом допросе вообще не упомянул о каком-то свидетеле на лавочке. Кстати, показательно, как он характеризует увиденное – черный человек, человек в черном. В принципе, это материализация его страха, и я бы не поверила в точность описания.
– Я уже тоже сомневаюсь, – сказал Пилипенко. – Все факты против него, ни единого за. Но все эти факты разрушает один – поведение подследственного. Пожалуй, здесь надо еще копать.
– Обратите внимание, что он даже не контролирует свои чувства. Ведь у него, в любом случае, горе, независимо от того, он убил или нет. И положению его не позавидуешь. Однако, как все мы наблюдали, он забывается и непосредственно выражает свои эмоции: вспомнил какое-то кино, почувствовал радость, сразу забыл обо всем на свете… Нет. Я не верю, что этот человек – убийца.
Алиска всегда говорила, будто по писаному, а вот заманить ее в свои внештатники Жарову так и не удалось. Да и вообще – ничего у него с ней не удалось…
– С мозгами, вниманием, эмоциями у Калинина, конечно, худо. Даже и ухом не повел, когда я этого субчика, – Пилипенко кивнул на Жарова, – из полковников в капитаны разжаловал. Но среди убийц попадаются и не такие тупицы. И часто именно они и создают загадки, достойные лейтенанта Коломбо.
– Он мог действовать под внушением, – вдруг сказал Жаров, и Алиска, наконец, удостоила его взглядом.
– Ты что, за адвоката у нас? – съехидничала она.
– Нет, я серьезно думаю. Такие типы поддаются гипнозу легче всего. Он совершенно искренне все отрицает, именно потому, что и сам не помнит, как совершил убийство.
Алиска с сожалением посмотрела на Жарова, всем своим видом выражая, что не собирается принимать всерьез эту гипотезу.
– Если я вам больше не нужна, Владимир Владимирович, – сказала она официальным тоном, – то я пойду к себе: есть еще дела, хоть и закончен рабочий день.
Выходя, она не взглянула на Жарова, лишь обдала его тонким шлейфом своих духов, словно коснулась невидимой шалью. Ее платье прошелестело мимо него, словно ветка, полная листьев и цветов. Так сказал бы классик…
– В отличие от нас с тобой, рабочий день у госпожи Мельниковой нормированный, – прокомментировал Пилипенко.
Друзья помолчали. Следователь перекладывал листы на столе, шумно вздыхая надутыми щеками. У Жарова в горле стоял горький ком. Ну, ничего. Мало ли их у нас было! Вот, на горизонте очередная внештатница, хоть и тоже не смотрит в глаза…
Жаров вдруг с болью подумал об убитой художнице, вспомнил ее домотканые платья.
– Я хочу посмотреть картину, – попросил он.
– Какую картину? Ага, понял. Я и сам ее не очень разглядел.
Пилипенко вышел в другой кабинет, тот, где пряталась Алиска, и принес холст на подрамнике. Он водрузил незаконченную работу на стул, на котором недавно сидел Калинин, и они оба с минуту молча рассматривали картину.
– Удивительно! – наконец, сказал Пилипенко. – Я раньше этого не видел. Может быть, оно и есть ключ ко всему?
Картина изображала арку грота, дуб слева и кипарис справа. Краски были только набросаны, намечая основные цветовые пятна, но и в этом незавершенном образе было ясно видно, что в глубине грота стоит белая фигура в длинном платье, какие носили в начале двадцатого века.
* * *
– Бред какой-то, – сказал Пилипенко.
– Не думаю… Она увидела то же, что и мы тогда, в седьмом классе.
– Или в восьмом… Но этого не может быть. Призрак-убийца.
– А если допустить, что кто-то действительно прятался внутри грота? Если он проник в грот через дыру в потолке…
– Переоделся в длинное старинное платье… – с ехидством продолжил Пилипенко.
– Или плащ, пальто. Длинное светлое пальто – такое, что было на прохожем, которого видел таксист.
Жарову было не до шуток. Он продолжал размышлять вслух:
– Художница стоит и пишет. На первом этапе ее не интересуют детали. Она лишь фиксирует то, что видит ее глаз, создает общий цветовой колорит. В гроте прячется убийца, она смутно различает его в темноте под аркой, в глубине. Но она знает легенду о Фарфоровом гроте и ее кисть бессознательно набрасывает силуэт призрака. Именно в старинном платье.
