— Да ну? И в чем же моя уникальность?
— Хотя бы в том, что вы единственный, кого уволили с треском и кто долгое время сознательно гробил себя водкой. Но даже не в этом дело. Главная ваша особенность, Хижняк, в том, что вас нет в живых. — Неверов одним глотком допил кофе. — Вы покойник, Виктор. Числитесь в покойниках. Ваш труп никто не видел, но вы, будучи, так сказать, официально живым, доставляли вашему бывшему руководству столько проблем, что вас проще признать убитым и даже не искать место захоронения. Нас, если честно, такое положение вещей устраивает.
— Вас — это кого?
— Да, уже пора объяснить. Без того, что я вам расскажу, вы не поймете, что случилось тогда на свадьбе и что вы своим вмешательством предотвратили. Я могу только предполагать, почему те бойцы открыли стрельбу раньше времени. Зато я точно знаю, почему они ее не начинали так долго. Вам интересно?
— Нет.
— Почему?
— Чем дольше слушаю вас, господин Неверов, тем больше убеждаюсь: меня ваши дела не касаются.
— Уже касаются. Те четверо исхитрились попасть на свадьбу сына Аркадия Поляка в качестве гостей только потому, что их хозяину нужно было демонстративно, на глазах у кучи людей, расстрелять Игоря Шеремета. Последний задерживался, потому что как раз решал в Донецке вопросы, касающиеся человека, разработавшего план этого нападения. Даже при том, что покушение на Шеремета сорвалось, город Новошахтерск все равно вот уже вторую неделю находится на осадном положении. Тот, кто послал бойцов, своего добился: нанес удар, напугал, посеял панику. И продолжает свои набеги: с того времени в Новошахтерске сгорел один магазин и взорван ночной клуб. Все это так или иначе находится в собственности Аркадия Поляка. Это только начало, Виктор. Это нужно остановить.
— Как я понял, история старая.
— Да, и уходит корнями в не очень далекое прошлое. — Неверов снова закурил. — Там все, как в сказке. Жили-были в городе Новошахтерске четверо друзей. Каждый сам по себе разный, но вместе — единое целое. Звали их Кондрат, Жираф, Валет и Гусля.
— Так и звали?
— Не надо снова дурака включать, Витя. Лишнее это, правда. Лидером компании считался Саша Кондратенко, он же Кондрат. С головой дружил, отчаянно смелый, а главное — стратег и тактик от Бога. Ему бы в военные или милицию, бандитов ловить, а он сам бандитствовать начал. Ничего удивительного, времена какие были — девяностые годы прошлого века, дикий капитализм, зубами все вырывать приходилось. И друг друга, кстати, до крови рвать. В этом другой из четверки преуспел — Валет, он же Игорь Шеремет.
— Ваш хозяин?
— Мой шеф, — уточнил Неверов. — Таких людей мало. Стихия, не управляем совершенно. И с головой не всегда дружит, отсюда и кличка.
— Не картежник, значит?
— Нет, не картежник. Знаете, в нашей молодости тех, кто заводился с полуоборота, называли «вольтанутым»? Потом это слово изменилось, стали говорить: «У него вальты в голове!» Ну, отсюда и Валет.
— Получается, ваш шеф — отморозок?
— В молодости такое определение к нему подходило больше. Тогда же он и на зону залетел, первый и последний раз. Конечно, я наводил справки по своим каналам и о Шеремете, прежде чем принял его предложение создать и возглавить охранное предприятие. Я бы назвал Шеремета остепенившимся отморозком. Он, если можно так выразиться, иррационален. И мне это нравится. Удивлены?
— Да.
— Многие удивляются. А у меня свое объяснение: этот мир слишком уж рационально устроен. Чтобы понять происходящее, нужны именно такие, как Шеремет. Следующий — Аркадий Поляк, он же Гусля. Ласковая кличка, верно?
— Почти детская. Я знал одного, Васильком звали. Насиловал младших школьниц твердыми тупыми предметами.
— На самом деле сначала его окрестили Густликом. Помните, был такой польский фильм «Четыре танкиста и собака»? Пацанам показалось, что Аркаша Поляк чем-то похож на актера Франтишека Печку, который в кино танкиста Густлика играл. Потом для удобства кличку ужали до Гусли. Сейчас мэра Новошахтерска так никто не называет, разве что очень давние друзья вроде Валета и Жирафа. С последней кличкой совсем просто. Звали парня Жека, фамилия — Большой. Помните, кто у нас большой?
— Обязательно. Жираф у нас большой, ему видней, как тонко подметил Высоцкий.
— С кличками разобрались. В середине девяностых наша славная четверка сколотила в Новошахтерске, выражаясь языком милицейских протоколов, организованную преступную группу. Лидером стал Кондрат, потому себя они именовали «кондратовскими». На чужую территорию парни старались не лезть, сферы влияния в округе поделили, постреливали, грабили, в общем, от других бандитов ничем не отличались. Мозговым центром и стратегом был, как я уже сказал, Кондрат. Жираф, он же Жека Большой, оценивал ту или иную инициативу главаря с точки зрения безопасности и реальности воплощения и считался чем-то вроде советника. Знаете, как в итальянской мафии консильери. Валет отвечал за бойцов и славился отчаянностью, иногда — глупой, но всегда — завидной и беспредельной. Ну а Гусля был на подхвате. Самый ценный кадр: когда пацаны принимали решения, он всегда высказывался последним, и от него все могло зависеть. Только однажды парни влетели в неприятную историю: возник у них серьезный конфликт с известной в те времена донецкой группой некоего Кардинала. Слышали?
— Про него как раз слышал. Я тогда только начинал. У меня одно из первых заданий как раз Донецка касалось.
— И как он вам?
— Человек серьезный. Только уже мертвый.
— Да, его взорвали через девять месяцев после той истории. Тогда вообще началась большая стрельба, и, как мне кажется, отчасти менты и спецслужбы ее спровоцировали. Не без вашего участия, Виктор, так?
— Допустим. Вы давайте ближе к делу.
— Уже совсем близко. Кондрату поставили условие: или он начинает войну с Кардиналом, в которой точно проиграет, или сдает кого-то из своих — тамошним ментам как раз срочно нужно было раскрутить одно громкое заказное убийство. Одним словом, или один жертвенный баран, или все стадо. Парни, сами понимаете, не смогли прийти к единому мнению, хотя, к их чести, сдаваться не предлагал никто. Валет рвался в бой, Жираф предлагал договариваться еще, Гусля ждал, чем закончится, подыгрывая то одному, то другому, а Кондрат, возможно, разрабатывал свой план. Он ведь, повторюсь, великолепный стратег. Но, — Неверов многозначительно поднял палец, — через несколько дней в доме Кондрата оказались улики, позволившие задержать его по подозрению в том самом убийстве, признания в котором требовал Кардинал. Сами по себе они появиться не могли. Кондрат стиснул зубы и приготовился стоять до последнего, но тут ему объяснили: если признается — дадут «пятнашку», нет — все равно раскрутят, но уже на «вышку». Тогда еще казнили.
— А я и теперь сторонник смертной казни, — вставил Виктор. — Если захотят, и так убьют, без суда. Или — до суда.
— Все-таки жестокий вы человек, Хижняк.
