Поняв, что у нее ничего не выходит, Лиля окончательно угомонилась и всю оставшуюся дорогу молчала, глядя в окно. Я этому тайно даже радовалась, так как не очень сейчас была склонна отражать словесные нападки.
Вскоре впереди показался дом девушки. Я остановила машину у подъезда, вышла из нее и открыла дверь с той стороны, где сидела Лиля. Та вышла сама — даже просить не пришлось, и с гордым видом двинулась к подъезду.
«Наверняка что-то задумала, мерзавка, — рассуждала я про себя. — Но как бы не так, глаз с тебя не спущу, пока не передам родителям. Пусть потом они с тобой и разбираются».
Родителей же нам пришлось долго будить: они спали и знать не знали, что их дочери нет дома. Наконец кто-то из них проснулся и прошаркал к двери. Щелкнул замок, затем звякнула цепочка, и дверь распахнулась. Стоящая на пороге Элла Владимировна в длинном, до пят, темно-зеленом махровом халате недовольно смотрела на дочь, словно даже и не видя меня. Лиля с честью выдержала этот взгляд и, отпихнув мать плечом в сторону, прошла в квартиру и уже оттуда спросила:
— А это мне теперь снять можно или я наказана?
— Где вы ее нашли? — повернулась ко мне Синявская.
— Скорее уж это она меня нашла: заявилась ко мне на квартиру и устроила бандитское нападение. Кто ей дал мой адрес?
— Списала из ее записной, — вместо матери ответила сообразительная девица, падая в кресло. Ей, похоже, было наплевать, что будет дальше, станут ли ее ругать или сразу прогонят в комнату, — держалась она как победитель.
— Что ты делала в квартире Татьяны Александровны? — требовательно спросила мать.
Девица усмехнулась.
— А что ж ты про работу ее не упоминаешь, она, оказывается, частный детектив. Вот, значит, кого ты за нами шпионить наняла? — принялась она наезжать на мать. — Решила хитростью все выяснить, обманом? Ну, и чего ты этим добилась? Ты думаешь, она сможет что-то узнать? Да она же дура!
Звонкий удар пощечины прокатился по комнате. Глаза Лили налились кровью, она резко вскочила с кресла и метнулась к себе. Но за пару шагов до двери вспомнила, что на ней наручники, и все так же быстро изменила направление, остановившись напротив меня.
— Снимай! — приказным тоном потребовала она.
Я не стала возражать, не видя более в этом необходимости. Как только я открыла замок, девушка отшвырнула наручники в сторону и, смерив нас недружелюбным взглядом, удалилась к себе. Зато из других комнат стали вываливать остальные: заспанные и взлохмаченные, ничего не понимая, они покачивались в дверях, тупо глядя на нас с Эллой Владимировной. Наконец Артем произнес:
— Чего вы тут шумите?
— Ваша сестрица попыталась отомстить мне за то, что я нашла ее кавалера, — я решила, что настал момент ознакомить всех с ситуацией.
— Нашли? — Маринка выглядела удивленной. — И кто он?
— Некий иностранец, если быть совсем точной, немец Густав Шернер, он ей в отцы годится, но…
Меня перебил громкий смех — это хваталась за живот Маринка, тыкая в меня пальцем и еще больше заливаясь. Мы с Эллой Владимировной переглянулись, не понимая, в чем дело.
— Этот немец отец ребенка? — веселилась она. — Да она че, издевается?
— Он сам в этом признался, — вставила я, надеясь, что это ее успокоит.
— Ну да, от вас чтоб отвязаться, в чем хочешь сознаешься, — хмыкнул Артем. — Небось запугали до полусмерти.
— Ма, где ты ее нашла? — немного утихомирившись, спросила Марина. — Она ни черта не понимает. Он не может быть отцом ребенка Лили.
— Объясни почему? — потребовала я.
— А сама не понимаешь? Лилька мечтает о добром богатом муже, а этот разве такой. На свидания приглашал редко, в десять звонил и желал спокойной ночи, — она снова засмеялась. — У них, у придурков, в это время отходят ко сну. Зато у нас жизнь только начинается.
— Богатый придурок самый выгодный муж, — не согласилась я с этим мнением девицы.
— Богатый — да, но жадный — нет. Я слышала, как она мыла ему кости по трубе.
— По телефону, — пояснила мне зачем-то мать, хотя я и так все поняла.
— Этот урод ее только дразнил, обещаниями пичкал, а денег не давал и покупать ничего не покупал. Он грязный скамер, вот кто он.
— Скамер — это слово английское. — Я принялась копаться в памяти, пытаясь вспомнить его значение, но тут Артем подсказал:
— Это значит жулик. Такие, как он, просто спекулируют на женском стремлении жить лучше, пользуются девицами, а потом бросают и чешут к своим фрау Мартам.
— А Лиля, — Маринка с насмешкой посмотрела на меня, — ни за что не стала бы спать с тем, кто отказывается ее содержать.
— Но он сказал…
— Ха, — выдохнула Маринка, всем своим видом давая понять, какого она обо мне мнения, и скрылась за своей дверью.
Я невольно перевела взгляд на Артема. Парень передернул плечами, зевнул и тоже удалился. Мы с Эллой Владимировной остались одни. Мне почему-то стало стыдно за себя: неужели ошиблась, прокололась? Я ведь почти была уверена, что это он: он любит малолеток, Лиля с ним встречалась — все сходилось.
— Да вы не переживайте, — пожалела меня заказчица. — Их ведь не поймешь. Лучше расскажите, что там у вас случилось.
Я не стала спорить, кратко изложив историю с Густавом и предыдущими мужчинами. Элла Владимировна слушала, хмурясь, ей явно не нравилось то, чем занималась ее дочь, но поделать с этим она уже ничего не могла. Когда же я закончила рассказ, она заявила:
— Как только их отец вернется из Москвы, я буду просить его отдать ее в монастырь. Не хочу, чтобы про меня судачили, что моя дочь шлюха.
— Ее туда не возьмут, — тихо заметила я, а когда женщина подняла на меня глаза, добавила: — Она ведь беременна.
— Ума не приложу, что с ними делать, — обхватила голову женщина. — Такой позор на мою голову. И как все это пережить? Наверное, нам придется уехать, бросить все — квартиру, работу.
— Не паникуйте. Поговорят и забудут.
— Легко вам говорить, а мне с этим жить, — женщина вздохнула. — Господи, и за что мне все это?
— Вы хотите, чтобы я прекратила расследование? — почему-то спросила я.
— Нет. Нет, ни в коем случае. Это дело вы должны довести до конца. Теперь тем более нужно найти этих негодяев и заставить их жениться на моих девочках. Пусть потом разводятся, но свадьба будет — об этом я позабочусь.
Я удивленно взметнула вверх брови:
— Послушайте, вам не кажется, что вы перегибаете палку? Мы ведь в двадцать первом веке живем, сегодня в обществе несколько иные понятия о морали. Может, не стоит так трагически воспринимать ситуацию и идти на крайние меры? Я имею в виду женитьбу…
— Стоит, — уверенно ответила моя собеседница. — А что касается морали сегодняшнего общества… Меня это мало волнует. Лично для меня случившееся — настоящий позор. И я сделаю все, чтобы смыть этот позор с себя и своей семьи. Чего бы мне это ни стоило.
