– В тот вечер дядя Илья уехал, – рассказывал он. – Долго одевался, брился, надушился весь. Я понял, что он поехал к своей невесте, а это надолго. Ну, и…
Мальчик замолчал. Пилипенко подбодрил его:
– Расскажи всю правду, ладно? Если расскажешь, то тебе, может, ничего и не будет, потому что ты еще несовершеннолетний, – соврал он для пользы дела.
– Правда, ничего?
– Правда-правда, – скороговоркой ответил Пилипенко.
Жаров знал, что подобные игры даются его другу нелегко.
– Короче, я взял у дяди Ильи пистолет. Из ящика, я знал, где он прячет ключ. Это такой уступ под потолком, там при царе была печка. И все наши жильцы прятали свои ценные вещи именно там. Я просто так взял пистолет, я не хотел ни в кого стрелять. Пошел в город. С оружием, оказывается, идти совсем по-другому, чем без оружия. А тут он. Я подумал – бомж какой-то. Я спросил у него закурить. Мне не хотелось курить, но просто… Не знаю. Но там, в порту, везде огни и светлячки на рейде... И здесь бы тоже... Нет, я не могу как следует все это... А он меня послал. Сами знаете, куда. Я выхватил пистолет, говорю: курить, быстро! А он меня еще обозвал и руку к пистолету протянул. И я нажал на курок. Я не хотел. И сразу побежал. А его от выстрела прям отбросило, как в кино.
– Нехорошо стрелять в людей, Митя, – назидательно сказал Пилипенко. – А потом что ты сделал?
– Пришел домой, положил пистолет обратно в ящик. Запер и ключ положил на место. Ну, потом я лег спать. Никому не рассказал. А как вы узнали?
– Ты все это подпиши и иди домой.
– А как вы узнали-то? – повторил мальчик.
– Да как, как… Вот, сейчас, от тебя и узнали. Иди домой.
* * *
Это была совершенно невероятная история. Любовный треугольник. Парщиков ненавидит своего соперника, имеет ясный мотив. И соперника убивают, и именно из оружия Парщикова, но убивает другой, случайно, даже не зная, кого. Это при том, что в городе более ста тысяч жителей, и что убитый непонятно зачем забрел в чужой район…
Рука судьбы, карающая символичная рука. Мир устроен не так, каким он кажется. А кажется материальным, математическим, как дважды два.
Жаров чувствовал в этой истории что-то огромное, страшное, гораздо больше города со всеми его жителями, их личными проблемами и страстями… Парщиков хотел убить, но не мог. У Косаревой тоже могла быть какая-то неизвестная причина убить своего любовника – кто их разберет, женщин? – но и она не могла. Мальчик убить не хотел, но убил.
И вот теперь, когда дело уже было на грани закрытия, следователь дал Жарову эту кассету. Прослушав запись дважды, Жаров не нашел в ней ничего, что могло бы пролить хоть какой-то свет на следствие, о чем и доложил своему другу по телефону.
– Ну, хорошо, – сказал Пилипенко. – Я, в принципе, так и думал. Чем ты умнее меня?
– Да уж, – неопределенно прокомментировал Жаров. – Есть одна мысль… Надо бы встретиться с этой Косаревой, еще раз с нею поговорить.
– О чем, зачем?
– Да не знаю! Просто, некое смутное чувство…
– Наверное, в этом есть какой-то смысл, – сказал, помедлив, Пилипенко. – Кроме, разве что, твоего желания познакомиться с нею поближе. Я сейчас выясню, не занята ли она на репетиции, и перезвоню.
Друг ударил в самою точку: Жаров уже подумал о том, что это мрачное дело может послужить поводом, чтобы встретиться, наконец, с актрисой. Он вытащил из платяного шкафа свой новый вельветовый костюм и придирчиво осмотрел его. Пилипенко позвонил через пять минут, сообщил что Косарева сейчас в театре, но репетиция как раз заканчивается. Так что, можно подойти немедленно. Жаров глубоко и радостно вздохнул, расправив плечи. Затем вздохнул с грустью и принялся облачаться в свой новый коричневый костюм. Все равно ничего не выйдет у него с этой женщиной. Вот уже почти год, как все они давали ему лишь обещания…
* * *
Жаров не торопился. Из редакции до театра было три минуты ходьбы, а из управления – пять. Разумеется, познакомиться, наконец, с актрисой – это хорошо, но беседа в связи с убийством ее любовника – повод далеко не лучший. Да и Пилипенко не согласился бы на эту встречу, если бы его самого не грызла какая-то неопределенная (или – для него – определенная) мысль.
Подходя к служебному входу в театр, Жаров увидел следователя в конце кипарисовой аллеи: его круглые очки, обычно поблескивающие на солнце, теперь несли в себе две капли матовой дождливой мути. Он был одет в длинный черный плащ, над головой держал столь же черный зонт.
Пилипенко играл в зубах неприкуренной сигаретой: постоянно ее посасывая, словно малыш пустышку, он надеялся сократить число дневных сигарет, а затем и вовсе бросить курить.
Охранник на проходной театра хорошо знал и Жарова, и Пилипенку, они прошли за кулисы и без проблем отыскали гримерную Косаревой.
Актриса встретила их холодно. Это и вправду была женщина с типичным лицом и телом современной красавицы: крупный волевой рот, чья прямоугольная форма была утверждена довольно уместными штрихами помады, длинные руки и ноги, общая худоба, скрывающая умопомрачительные диетологические ухищрения.
Женщина была одета в драное рабочее трико для репетиций, ничуть не заботясь о том, что сквозь прорехи просвечивает, где тело, где белье. Она подняла локти, закручивая волосы в жгут, и со шпильками в зубах проговорила:
– Мне больше нечего вам сказать, господа.
При этом она покосилась на Жарова, чуть задержав взгляд в его глазах. Его сердце колотнулось… Конечно же, она узнала в нем известного в городе журналиста.
– А вы-то тут при чем? – сердито спросила Косарева. – Ах, да. У вас криминальный, как его…
– Курьер, – напомнил Жаров.
– У меня к вам не так много вопросов, – сказал Пилипенко, засовывая свою сигарету за ухо. – Известно, что капитан Парщиков служил в Афганистане. Он что-нибудь рассказывал об этом периоде своей жизни?
Жаров едва сдержал свое изумление: Афганистан уже был как-то упомянут при допросе, но какое это вообще могло иметь отношение к делу?
– Не помню, – сказала Косарева.
Похоже, что и ее озадачил такой поворот разговора.
– Ветераны обычно часто возвращаются в мыслях к войне.
– Безусловно.
Пилипенко помолчал. Сигарета за ухом, в сочетании с дужкой очков, раздражала его. Он достал из кармана пачку, безуспешно пытаясь засунуть сигарету обратно. Бросил эту затею и снова обратился к Косаревой:
– Вы не знакомили Парщикова с покойным Лазаревым?
– Нет, зачем это нужно?
– Может быть, они еще до того были знакомы?
– До чего? Впрочем, не знаю. Вряд ли, – Лиля усмехнулась в нос. – Где им встречаться? В Доме Офицеров?
– В Ялте, – постукивая сигаретой о пачку, проговорил Пилипенко, – нет Дома Офицеров.
