– В жизни каждый должен совершать свои собственные ошибки, – сказал Пилипенко. – Когда на другой день или позже вы узнали, что убит был именно Лазарев, то, как и записано в протоколе первого допроса, испытали чувство глубокого удовлетворения…
– Я уже говорил. Не хочу это снова обсуждать. Можете привлечь меня за недонесение. Готов ответить.
– Да не будем. Не велика беда, – сказал следователь.
Уходя из этого дома, он завернул на половину хозяев, Жаров остановился в дверях. Митька к тому времени безмятежно спал. Пилипенко напомнил его матери, что на следующий день назначен следственный эксперимент.
* * *
Был сам Пилипенко, Минин с телекамерой, мать мальчика – сухая, изможденная женщина, вынужденная работать сразу в нескольких местах, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Парщикова не допустили: не стоит смущать мальчика. Жаров тоже напросился, но Пилипенко поставил ему условие: будешь играть роль убитого, сэкономив тем самым, государственные деньги на гонораре профессиональному статисту.
Все вошли в комнату, Митька остановился посредине, не зная, что ему делать.
– Ну, поехали, – скомандовал Пилипенко.
– Мотор! – тихо произнес Жаров.
Минин включил камеру. Митька повернулся, подставил стул к выступу в стене, некогда бывшим печью, достал сверху ключ. Слез, направился к письменному столу, отпер и выдвинул ящик, взял пистолет. Оглянулся на взрослых, которые наблюдали за ним, правильно ли он все делает? Минин снимал.
– Не тормози, – сказал Пилипенко. – Делай все точно так, как делал тогда.
Мальчик дунул в ствол и спрятал пистолет в карман куртки. Вышел на улицу, взрослые двинулись за ним.
Процессия обогнула здание общежития санатория, перешла улицу и ступила на лестницу. Это была крутая длиннющая лестница, по таким народ предпочитает только спускаться, пользуясь в обратном направлении городским транспортом.
Жаров догнал Мальчишку, пошел с ним рядом.
– Постой-ка, – сказал он. – А почему ты выбрал именно этот путь? Куда ты хотел выйти – на автовокзал?
– Не знаю, – сказал Митька. – Просто вниз, в город.
– Он учится в 9-й школе, – напомнила мать. – Так и ходит, по этой лестнице. Привык.
– Тебе не казалось, что тебя что-то влечет, именно этим путем?
– Не знаю, – ответил мальчик. – Просто шел и все.
– Что у тебя на уме? – спросил Пилипенко, когда они чуть отстали вдвоем. – Не думаешь ли ты, что Парщиков или Косарева применили к мальчику гипноз? Или того хуже – магию вуду.
Жаров помедлил. Рассказать про куклу с пистолетом? Но друг просто поднимет его на смех, и все.
Вот и угол цветочной. Жаров, изображая жертву, достал сигарету, размял, закурил.
– Стоп! – воскликнул Пилипенко. – Дай-ка пистолет сюда. – Береженого бог бережет, – сказал он, в который раз проверив, что парабеллум не заряжен.
– Тот человек стоял там, под деревом, – объяснил мальчик, используя пистолет в качестве указки.
Жаров покорно встал под дерево.
– А когда ты снял пистолет с предохранителя?
– Сразу как вышел на улицу. Это ж была игра.
– Ну-ну. А теперь. Вот стоит человек и курит, ты что делаешь?
– Я говорю: закурить не будет?
– Да иди ты, знаешь куда! – воскликнул Жаров, войдя в роль.
Митька тоже включился в игру, забыв обо всем на свете.
– Курить, быстро! – гаркнул он басом и выхватил пистолет.
Жаров протянул руку – то ли пытаясь выхватить оружие, то ли защитить грудь.
– Тах! – вскричал мальчик.
Жаров оглянулся, попятился в сторону канавы…
– Ну, падать в грязь я, положим, не буду. А сам-то ты что стоишь, Митька? Ты ж сразу побежал.
Митька сунул пистолет в карман и бросился по лестнице вниз. Мать догнала его и привела, держа за локоть.
– Ну, и чего вы этим добились? – спросила она.
– Так положено, – сухо возразил Пилипенко.
Жаров меж тем прошелся вдоль улицы, потому что его уже несколько минут беспокоила одна деталь. У забора санатория рос тот самый айлант, в котором ему вчера померещилась некая неправильность. Теперь, при дневном свете, Жаров увидел эту деталь. Что-то блестело посредине серого ствола. Жаров подошел. Капля упала на лист, лист покачнулся… Так и есть – это была пуля.
Жаров махнул Минину. Тот нацелил свою камеру на объект. Пилипенко тоже заинтересовался, ковырнул пулю пальцем.
– И ты все равно будешь говорить, – обратился он к мальчику, – что стрелял один раз?
– Один, – со слезами в горле ответит Митька. – И сразу побежал.
– Что же это получается? Одна пуля, фатальная, застряла в теле жертвы. А эта откуда взялась?
– Может быть, тут совсем какая-то другая пуля? – предположил Жаров, правда, ничуть этому не веря.
– Экспертиза покажет, – сказал Минин.
– Остается только вернуться к версии заказного убийства, – тихо проговорил Пилипенко.
* * *
Пулю извлекли. Уже через час Минин провел предварительную экспертизу, подтвердившую, что пуля выпущена из того же оружия.
Выходит, что мальчик не так невинен, как кажется. Он уверял, что стрелял один раз, чуть ли не случайно нажал на курок… А теперь получается, что он все же выстрелил дважды. В первый раз промахнулся. Тогда выстрелил во второй.
– Я бы продолжил работу с этой пулей, – сказал Минин. – Что-то с ней все же не так.
– Мальчик врет, – сказал Пилипенко, когда они с Жаровым остались в его кабинете вдвоем. – Он выполнял заказ своего старшего друга. Теперь все отрицает. За убийство по нечаянности ему дадут, максимум, два года колонии, да еще с амнистией. Или вообще – условно. А вот за преднамеренное, заказное…
– Интересно, – покачал головой Жаров. – Что такое посулил Парщиков мальчику, если он согласился на этот подвиг?
– Да ничего, в том-то и штука! Именно – подвиг. Митька играл в настоящего киллера. Как в кино, как в этих гнусных книжках. Дожили. Выросли наши дети, – Пилипенко стукнул кулаком в ладонь. – Впрочем, наверное, он и деньги какие-то ему забашлял. Типа сто долларов. Больше-то у Парщикова – откуда? А для мальчишки – хлеб.
– Ну и что теперь делать? Дожимать мальчишку? Выбить из него признание, посадить их обоих и дело закрыть?
– А ты предлагаешь другой вариант?
– Допустим, с мальчиком ты не ошибся: он и вправду исполнял заказ. Только вот чей? Точно ли это был заказ Парщикова? А, может быть, его заказала Косарева…
Жаров замолчал, задумался.
– Сложно это сформулировать, – продолжал он, – но вопрос оружия не дает мне покоя. Не мог сам Парщиков заказать мальчику Лазарева, чтобы мальчик стрелял из его же пистолета. А вот, если это сделала Косарева, то все объясняется. Вот почему она тогда так разволновалась – в театре, как только речь зашла о семье хозяйки.
