— Я очень устала… Устала бояться… Мне все это надоело! А главное — я ничего ведь не знаю, понимаете?! Да, я ничего не знаю, я совершенно ни при чем, я ни чем не могу никому ни помочь, ни навредить… И тем не менее я боюсь и прячусь. И врежу сама себе. И не знаю, как с этим покончить…
— Давайте-ка разберемся во всем вместе, — усаживаясь напротив нее, заговорила я. — Хоть немного, но вы наверняка кое-что знаете, раз опасаетесь, верно? Что-то же заставило вас взять отпуск за свой счет и уехать к родителям? Так что же это?
Светлана допила оставшуюся в стакане воду, отставила его в сторону и, облокотившись на стол, сказала задумчиво:
— Я даже не знаю, с чего начать… Просто я с самого начала подозревала, что в смерти Дины не все чисто…
— Почему? — тут же спросила я.
— Почему? Потому что я была замужем за Виктором, — грустно усмехнулась она.
Я пока ничего не понимала из ее слов, но продолжала терпеливо ждать, пока она продолжит сама. И Светлана медленно повела свой рассказ:
— Мы прожили с ним два года, и все, можно сказать, было замечательно… Если бы не одно обстоятельство: у нас не было детей.
— Ну, два года — это еще не такой срок, чтобы беспокоиться на сей счет, — осторожно заметила я. — Дети могут появиться и позже. Что, Виктор хотел подождать?
— Нет, — слабо улыбнулась Светлана. — Дело не в том. Я знала, что ничего не будет и после. У нас вообще не могло быть детей. Вернее, у Виктора не может — у него проблемы по мужской части. Он в армии служил, а там аппаратура какая-то была вредная, вот с тех пор и пошло. Я водила его к своим знакомым в больницу, просила обследовать получше, но приговор был окончательным: Виктор никогда не сможет стать отцом. А для меня это очень важно, понимаете?
— Я понимаю, — кивнула я, совершенно искренне сочувствуя Светлане, хотя сама никогда не имела детей и, честно говоря, не очень-то задумывалась над тем, чтобы их завести.
— Может быть, вы посчитаете это подлым с моей стороны, но я не могла представить себе дальнейшую жизнь без детей. Поэтому и завела речь о разводе. Может быть, это показало, что я не любила Виктора, не знаю… Но дети, вернее, желание их иметь, пересилили мои чувства к нему. Вы можете сказать, что ребенка можно и усыновить, но… Виктор и слышать об этом не хотел. Да и мне не хотелось брать на воспитание чужих — я-то могу иметь детей! Поэтому мы и развелись.
— Ну и… — неопределенно сказала я, не понимая, какое все-таки все вышеизложенное имеет отношение к страхам Светланы.
— Но Дина же была беременна, — напомнила мне Светлана. — Я узнала об этом от ее подруги Валерии — мы с ней знакомы. И поняла, что официальная версия выглядит таким образом: Дина забеременела от Виктора, он отказался на ней жениться, и она от отчаяния наглоталась таблеток. Но я-то знала, что она не могла забеременеть от него! Следовательно, здесь замешан кто-то еще… То есть из-за Виктора она наглоталась таблеток. Еще тогда я подумала, что ее могли убить… Одним словом, я сама не знаю, чего и кого конкретно я так испугалась, только мне не хотелось быть замешанной во все это. Понимаете, ведь, кроме меня, никто не знает о бесплодии Виктора. А что, если убийца в курсе? Что, если он решит устранить и меня как свидетельницу? Вам мои объяснения, может быть, кажутся бредовыми и глупыми, но, поймите, нет ничего страшнее неизвестности! Я не знала, что случилось с Диной на самом деле. И до сих пор не знаю. Я и решила уехать, просто чтобы меня не трогали. У меня даже возникла мысль…
Светлана понизила голос, а затем и вовсе замолчала.
— Какая мысль? — поторопила я ее.
— Ну, что, может быть, Виктор сам… — неуверенно проговорила Света. — В смысле, он-то знал, что не может быть отцом, а Дина могла и не знать. Что если она, не подозревая о его бесплодии, заявила ему о том, что беременна, а он в порыве гнева и ревности решил отравить ее? И тогда… Тогда он мог подумать, что я пойму, что он убил ее. Вдруг он захотел бы избавиться от меня, чтобы я не проболталась…
Светлана взахлеб выкладывала свои сбивчивые и путаные мысли, объяснения. Конечно, в ее словах было много нелогичного. Например, в порыве гнева или ревности люди обычно хватаются за нож или что-то тяжелое, а не планируют тщательно преступление, подбирая таблетки. И потом: нужно еще каким-то образом заставить жертву принять отраву… Однако я повидала на своем веку множество преступлений и знала, что далеко не всегда убийца руководствуется логикой. Я расследовала столько преступлений, кажущихся на первый взгляд совершенно абсурдными, что и версию Светланы теоретически можно было принять. Однако пока я не делала никаких выводов, продолжая просто слушать молодую женщину.
— В общем, я стала бояться Виктора, — говорила она. — А уж когда он пришел и стал просить меня никому и никогда не говорить о его бесплодии, терпение мое лопнуло. Я пообещала ему уехать, сказала, что буду молчать, только пусть он оставит меня в покое! Я устала, устала!
И Светлана снова зарыдала, уронив на стол голову.
Я ждала минут семь, пока всхлипывания утихнут, затем, порывшись в сумочке, достала валерьянку, снова наполнила стакан водой и дала ей выпить лекарство. Вид у нее стал совсем непривлекательный: красные глаза, распухший нос, искривленные губы… Она сейчас вызывала жалость, но мне необходимо было с ней договорить, выяснить все окончательно.
— Итак, Виктор пришел к вам и своим визитом спровоцировал ваш отъезд сюда, так? — уточнила я, когда Светлана приняла лекарство.
Она молча кивнула.
— И что конкретно он говорил, как объяснял свое нежелание обнародовать истину?
— Ну, во-первых, — Светлана шмыгнула носом, — он всегда стеснялся своего бесплодия. Еще тогда, год назад, когда это было установлено точно, он умолял меня никому не рассказывать, чтобы, дескать, не позорить его. Он боялся, что его не будут воспринимать как мужчину. Я пообещала молчать и действительно никому ничего не говорила, и коллег своих попросила о том же. Хотя, собственно, мы ведь и так как врачи обязаны сохранять конфиденциальность. А теперь он, придя ко мне, повторил все то же самое, но еще добавил, что не хочет, чтобы его подозревали.
— Но почему по этой причине его должны были подозревать? — не совсем поняла я.
— Логика у него была примерно такая же, как и у меня: если все узнают о его бесплодии, то могут решить, что он убил Дину из-за того, что она забеременела от другого.
— Но ведь, по вашим же словам, ходили упорные слухи, что он так и так виновник смерти Дины! И Валерия Павлова была убеждена, что Дина наглоталась таблеток после того, как Виктор ее бросил. Не лучше ли было, наоборот, кому надо объявить: так, мол, и так, я к беременности Дины отношения иметь не могу.
— Это другое, — возразила Светлана. — Виктор говорил, что пусть лучше его считают подлецом, бросившим беременную женщину, чем убийцей. В первом случае ведь все сходятся во мнении, что произошло самоубийство. Он говорил, что это сейчас такая шумиха, пока времени мало прошло. А потом, дескать, люди поговорят-поговорят, да и остынут, забудут. Ну, перемоют, конечно, ему косточки, и все. Поэтому он и попросил меня уехать. Сам попросил, чтобы выждать время. А я так устала бояться, оставаясь в городе, что согласилась.
