Нервы у Евстюхиной все-таки дрогнули — сначала ее стало трясти, как в лихорадке, затем она разрыдалась.
— Вы думаете, что сейчас я начну вас стращать — называть статьи Уголовного кодекса, которые вам можно инкриминировать, и сроки по ним? Нет, я не буду этого делать. Вы и сами догадываетесь, что несколько лет вам придется провести в местах не столь отдаленных. Нет, ничем грозить я вам не буду, потому что это бесполезно. Вы смогли пережить смерть сына, вы терпели побои ревнивого мужа… Думаю, что мои слова не покажутся вам страшнее этого. Напротив, я попробую пролить бальзам на вашу грешную душу. Удивлены? Молчите, но я уверена, что вы удивлены. Так вот, я предлагаю вам встретиться по моей рекомендации с одним из лучших адвокатов Тарасова, обсудить с ним все детали, а затем отправиться в прокуратуру и дать признательные показания по всем преступлениям. Причем тянуть с этим не следует: пока на вашем теле есть синяки, можно доказать, что муж силой принуждал вас к соучастию в преступлениях. Скажу больше, адвокат поможет в том, как наиболее выгодно для вас осветить некоторые вопросы, — мне показалось, что Евстюхина не понимает меня. Тогда я даже пошла на то, что подсказала ей возможные адвокатские приемчики: — Может быть, вы вовсе и не знали о том, что муж готовил ограбление магазина, это стало для вас полной неожиданностью? А свидетельствовать против мужа вы не обязаны. Короче, из соучастницы вы можете превратиться в свидетельницу, на которую оказывалось физическое и моральное давление. Лучшего варианта для вас просто-напросто нет. Ручаюсь — сами вы такого адвоката не найдете. Кроме того, если понадобится, я могу предоставить вам место, чтобы спрятаться от мужа до того момента, пока его не арестуют. Знаете, Тамара, я вас даже отпускаю. Вы должны сделать свой выбор сами, без всякого давления.
Достав из кармана ключ, я расстегнула наручники. Евстюхина зыркнула на меня ничего не понимающим взглядом, но снова промолчала, затем, не веря до конца вдруг свалившейся на нее свободе, стала лихорадочно открывать дверцу. Вылезая из машины, Тамара ударилась головой о крышу салона, чертыхнулась и едва ли не бегом рванула по дороге вперед. Я смотрела на удаляющуюся фигуру в красной кофточке и изо всех сил старалась сохранять спокойствие, несмотря на то, что внутри меня все кипело и клокотало от мысли: «Уйдет!»
Неужели я плохо разбираюсь в людях? Вроде бы хорошо. Человек, привыкший к кнуту, обязательно клюнет на пряник. Евстюхина замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. Это был момент наивысшего напряжения для нас обеих — Тамара должна сделать для себя очень важный выбор, а я — проверить свою профпригодность. Прошло несколько минут, она оглянулась, сделала несколько шагов в мою сторону, снова остановилась. Наверное, ее одолели какие-то сомнения. Я не стала испытывать судьбу, а подъехала к Тамаре и открыла ей дверцу. Она села и сказала:
— Звоните адвокату.
ГЛАВА 27
Олег Аркадьевич Цыбизов согласился встретиться с нами завтра утром, и я предложила Евстюхиной в целях ее безопасности отправиться на мою квартиру.
— Нет, Иван должен позвонить домой, и мое отсутствие может его насторожить, — Евстюхина посмотрела на часы. — У меня есть еще два часа до его очередного звонка. Пока мы можем с вами поговорить здесь. Я чувствую, что должна выговориться, я так долго все держала в себе!
— Пожалуйста, — ответила я и незаметно нажала на кнопку диктофона.
— В том, как сложилась моя жизнь, виновата я сама. Было сделано несколько роковых ошибок. Все началось очень давно, когда я еще училась в десятом классе. Однажды вечером возвращалась от подружки. Было уже темно, и ко мне привязались трое парней. В общем-то, они вели себя не нагло, просто подошли познакомиться и предложили проводить до дома. Я согласилась — один парень показался мне очень симпатичным. Когда мы почти дошли, из подворотни вышли ребята с моего двора — Евстюхин и Тюринцев. Ни с того ни с сего завязалась драка. Как потом я узнала, они враждовали между собой. Я испугалась и убежала, — Евстюхина тяжело вздохнула…
Я поняла, что предисловие к сегодняшним событиям будет длинным, поэтому отключила диктофон. Тамара продолжила свою исповедь:
— На следующий день к нам пришли родители Ивана и сказали, что его задержали за то, что он подрался из-за меня и так избил одного парня, что тот попал в больницу. Я им возразила — они дрались вовсе не из-за меня! Но Евстюхины отозвали мою маму на кухню, заплатили ей, и мама заставила меня сказать в милиции, что те трое хотели меня изнасиловать, а Иван со своим другом спас меня. Мне было противно это делать, но мы жили бедно, потому что отец все пропивал, и та взятка была как раз кстати — мама купила мне на те деньги платье на выпускной вечер и туфли. Это стало моей первой ошибкой, не надо было продаваться. Евстюхина все равно посадили на три года, потому что тот парень, которого он избил, остался на всю жизнь инвалидом. Иван начал писать мне письма с «зоны», такие ласковые, со стихами. Мне, дурочке, было интересно, и я стала от нечего делать переписываться с ним. Опять же сглупила, потому что подала ему этим надежду, — Тамара посмотрела на меня, ожидая комментариев.
— Наверное, не стоило поддерживать отношения с этим человеком, — согласилась я.
— …Однажды я показала подружке его письмо, а она начала надо мной смеяться: «Томка, какая ты наивная! Все зэки одно и то же под диктовку пишут, а ты думаешь, что Евстюхин лично тебе любовные стихи посвящает». В общем, после этого я перестала ему писать. Иван прислал еще несколько писем, но я оставляла их без ответа, и на том переписка закончилась. Когда Евстюхин освободился, я уже совсем забыла о его существовании. У меня был любимый человек, правда, женатый, но он обещал, что разведется с женой. Я в это верила, потому что любила его до безумия. Иван пришел ко мне и стал выяснять, почему я бросила ему писать? Причем все обставил так, будто он на самом деле сидел из-за меня, и я ему теперь многим обязана. У него был такой злобный вид, что я испугалась и соврала. Придумала на ходу, что не я первой перестала ему посылать письма, а он мне. Мне бы тогда все обрубить, но у меня не хватило духу. Иван поверил, решив, что корреспонденция затерялась где-то на почте или на «зоне». Мы стали с ним встречаться, я просто не знала, как от него отвязаться. Признаюсь, я тайком встречалась и с Николаем, и с Иваном. Это было ужасно! — Евстюхина посмотрела на меня, ожидая сочувствия.
— Николай, это тот, женатый? — только и спросила я, не имея к Евстюхиной ни жалости, ни сострадания.
— Да, он. Потом я забеременела, честно говоря, даже не знала от кого. Сначала сообщила об этом Николаю в надежде, что он разведется с женой и женится на мне. Но он сказал, что у него месяц назад родился второй ребенок, поэтому бросить жену не может, а я должна сделать аборт. Мы разругались и больше никогда не виделись. Мне не оставалось ничего другого, как сказать о беременности Ивану, тот на следующий же день повел меня в загс. Лучше бы я послушала Николая, но я не могла предположить, что у моего ребенка все равно будет такая короткая жизнь! — Тамара расплакалась, но через несколько минут продолжила рассказ: — Когда родился Петруша, у меня не было никаких сомнений, что это сын Ивана. Он был на него очень похож, да и группа крови та же. Впрочем, я не знаю, какая группа крови у Николая… У нас была нормальная семья, но примерно на седьмом году совместной жизни пошел какой-то разлад. Иван стал не в меру ревнивым, злобным. Даже отношение к сыну изменилось — бить его начал, все запрещать… Еще Евстюхин стал постоянно намекать на мое прошлое, будто узнал от кого-то о Николае, и стал подозревать, что Петруша не его сын. Более того, муж едва ли не каждый день снова начал попрекать меня тем, что он из-за меня попал в тюрьму, провел там свои лучшие годы, а теперь не может устроиться на приличную работу. Как это ни абсурдно, но я сама поверила в то, что та драка была из-за меня, и стала чувствовать себя виноватой. Когда Иван взял Петрушу с собой на рыбалку, а тот утонул в Волге, во мне зародилось подозрение, что отец утопил его…
