После нокаута он приходил в себя медленно. Мы сидели в кабинете Обнорского, а Лунин тряс головой и говорил как в полусне:
— Лера? Лера уже давно не жила с Валерой… так, поддерживали видимость отношений. Ну и, конечно, Лера деньги из него тянула. Зюзин давал. Помногу давал. Но ей-то хотелось получить все! Вот она и нашла общий язык с Ломакиным — тот тоже давно положил глаз на бизнес своего партнера. Нашли, нашли они общий язык… Вот после этого Лера и подсунула муженьку чистый концентрированный кокаин. Мы нашли у нее пакетик с остатками порошка. Там такая концентрация — слона убить можно. Потом мне удалось — случайно! — подслушать телефонный разговор Леры с Ломакиным: «Все чисто, почил мой благоверный-то… отпразднуем?» Так и спросила: «Отпразднуем?»
— И вы решили ее шантажировать? — спросил Обнорский.
Лунин промолчал. Кажется, он и сам понял, что наговорил лишнего.
— Вы решили ее шантажировать, но вдовушка оказалась тверда, как скала, и вы ее держали взаперти. Так, Лунин?
— Никто ее не держал взаперти, — сказал Лунин.
— Значит, мне показалось? — спросил я. Лунин промолчал. А я продолжил: — Недооценили вы Лерочку, полковник. У нее характер — ой-ей-ей! Но вас уже манили двадцать миллионов баксов. Или, допустим, половина — как договоритесь с вдовой. Но не договорились. И пошли на совсем уж крайние меры. Глупо как-то, полковник, по-голливудски… Признайтесь честно: глупо же?
Лунин усмехнулся:
— С Лерой мы еще найдем общий язык. Теперь — обязательно найдем. И никто ничего никогда не докажет… Ничего и никогда.
* * *
— Ну ты, Николай, извини, что испортил тебе отпуск, — сказал Обнорский.
— Да ладно, — ответил я. — Отпуск продолжается. Мы сегодня же вернемся на озеро.
— Коля, — сказала Ольга тихо.
— Что?
— На чем же мы вернемся? Я ведь машину-то… того… в кювет уронила.
— Аленка? — выдохнул я. — Аленка?
— Да все в порядке. Даже не испугалась. А машина в ремонте.
— Да черт с ней, с машиной. Все равно поедем.
— На чем, Коля?
— Смотри!
Я за локоть подвел Ольгу к окну. Во дворе стоял рыдван, и дедок в кепке колотил по скату сапогом.
ДЕЛО О ВЛЮБЛЕННОЙ КЛЕПТОМАНКЕ
Рассказывает Светлана Завгородняя
«Работает корреспондентом репортерского отдела фактически с момента создания Агентства. До прихода в „Золотую пулю" пять лет была фотомоделью и манекенщицей. Легкость в общении, непосредственность, коммуникабельность в совокупности с привлекательной внешностью дают высокий результат при получении важной для Агентства оперативной информации.
Натура творческая, но увлекающаяся, что сказывается на рабочей дисциплине.
28 лет. Не замужем…»
Из служебной характеристики
Я точно знаю день и час, когда пойму, что сошла с ума. Это будет пятница, восемь вечера. Будет лить дождь, я потеряю заколку от волос, и все прохожие, наверное, будут видеть во мне облезлую кошку. Эту заколку очень не любил один человек: он говорил, что с распущенными волосами под дождем я выгляжу как прекрасная нимфа. Или он говорил — как наяда? Неважно. Этот человек — из прошлой жизни. Он тогда тоже не знал, что однажды со мной начнут происходить поистине мистические события. Вернее, так мне казалось поначалу, что это просто мистика. Я ведь тоже не знала, что однажды в пятницу, в восемь вечера, я окончательно пойму, что сошла с ума.
За двадцать дней ДО ЭТОГО…
— Ну?
И замолчал. Как умер.
Это «ну?» я узнаю из тысячи других невразумительных междометий.
«Ну?» — ласково спрашивал шеф в коридоре, и любой из сотрудников Агентства, случайно попавшийся на пути венценосному «золотопульцу», за секунду должен был сообразить, с какой ноги утром встал Обнорский и является ли это «ну?» просто мимоходным приветствием или потянет за собой выяснение обстоятельств совершенного проступка. Причем о факте проступка на тот момент младший по званию коллега — и это, с учетом ласковости вопроса, было самым ужасным — мог и не подозревать. Дурацкую привычку начинать разговор с междометий переняли у шефа и другие наши сотрудники. Нонна Железняк как-то призналась, что когда после очередных разборов полетов на планерке Спозаранник зависает над ней со зловещим «ну?», ей хочется снова забеременеть и уйти в декрет с четвертым ребенком. Причем, забеременеть тут же, от любого.
— …Ну? — еще сильнее нажал в трубке Обнорский.
— Что — «ну?» — Я пыталась оттянуть время, лихорадочно соображая, что я умудрилась натворить.
Прошедшие два дня я по поручению Соболина наводила контакты с новыми источниками. После того как в июле начальник ГУВД Павлинов ушел в отпуск и не вернулся (в смысле — не вернулся на должность), в Управлении произошли большие изменения. Новый московский начальник провел некоторую чистку кадров, и на разных местах — важных для Агентства с точки зрения получения и проверки информации — оказались новые люди. С двумя из трех нужных людей у меня все получилось сразу. Один через десять минут разговора заверил, что открыт для общения с очаровательными журналистками, только вопросы сотрудничества с прессой удобнее решать не в чиновничьих кабинетах, а где-нибудь на нейтральной территории, например, в баре. Я с ним была абсолютно согласна.
Другой в конце беседы, взяв меня под руку и проводив аж до дежурного на выходе, трепетно вздохнул: я страшно напоминала ему жену, безвременно покинувшую его в молодые годы; с тех пор он очень одинок, все не может встретить новую вторую половинку, а тут я… Я еще никогда в жизни никому не напоминала покойниц, но я помнила о задании Соболина, а главное, о том, что он милостиво разрешил мне после знакомства с новыми источниками не заезжать в Агентство, а проводить остатки рабочего дня по собственному усмотрению. А усматривала я в эти дни поход в парикмахерскую и на массаж.
А вот с третьим источником у меня не вышло ничего. Гееобразный майор Парубок (это ж надо — полная дискредитация фамилии!), в отличие от первого источника, сразу заявил, что с журналистами намерен общаться только через пресс-службу. А с некоторыми журналистками (равнодушный взгляд на мою маечку) и вовсе никак не намерен. С голубыми я общаться не умею — кроме своего парикмахера Жеки (с Женькой Мирзоевым мы — одноклассники, его нестандартную ориентацию я заметила еще в девятом классе: при виде любого красивого парня его азиатские глаза-миндалины становились блудливо-порочными, наполнялись влагой). «Придется, Вовка, эту Дивчину тебе брать на себя», — сказала я сразу запаниковавшему Соболину.
— …Есть проблемы? — вкрадчиво спросил шеф.
Я не помню случая, чтобы Обнорский сам звонил мне домой. Если я была нужна срочно, меня обычно отыскивала его секретарь Ксюша.
