Твою мать! То, над чем я столь долго и безуспешно ломал голову, объяснялось до идиотизма банально и просто: в сложившейся ситуации ее в большей степени устраивала роль богатой вдовы, нежели перспектива в скором будущем стать женой-сиделкой (профессору-то ведь было уже далеко за шестьдесят).
В этот момент почти одновременно показались пожарные, «скорая» и милиция. «Что-то мои сегодня на удивление оперативно подъехали», — подумал я, поймав себя на мысли, что снова называю ментов «своими».
* * *
Поскольку на место происшествия прибыла в том числе и группа Резакова, со всеми положенными в таких случаях ментовскими формальностями я расправился довольно быстро. Правда, все равно с меня взяли расписку о том, что я обязуюсь прибыть «куда надо» по первому зову доблестных правоохранительных органов. Покидая кабинет профессора, на время превратившийся в штаб проведения первоначальных оперативно-розыскных мероприятий, я поймал благодарный взгляд Ирины Сергеевны. Что ж, я действительно умолчал о ее роли во всей этой истории. Однако уверенности в том, что ей гарантировано счастливое и безоблачное будущее, у меня, честно говоря, не было.
Наверняка Винт (а теперь я понял, что это именно его разговор с Румянцевой я вчера подслушивал) или сам Кулыгин были где-то неподалеку и видели, что «мерседес» отправился в полет без пассажиров. Какие выводы они сделают и что предпримут, оставалось только гадать. Я вспомнил вечер в «Тройке»: нет, только Шах мог словить такой «фарт» — договориться о встрече с двумя убийцами и целый вечер жрать с ними водку ни о чем не догадываясь. Хорошо еще, что тогда мы только начинали влезать в тему. Не удивлюсь, что владей Витька чуть большей информацией, его могла бы постигнуть участь тех же Умнова и Твердохлебова. Но версию они ему подкинули красивую — разборки санитаров, большие бабки, замешан профессор. «Н-да, но ты-то, старый опер, куда смотрел? Купился, как последний придурок».
* * *
Во внутреннем дворике перед входом в Агентство царила та особая суета и неразбериха, которую умеют создавать исключительно киношники. Многочисленная толпа зевак наблюдала за тем, как Ян Геннадьевич Худокормов совершал спринтерские рывки от камеры к ассистентам, от ассистентов к звукооператору, от звукооператора к осветителям, сопровождая свои перемещения потоками красноречивой брани. Полностью отвести душу Худокормову, скорее всего, мешали лишь наблюдающие за съемкой зрители.
Сгрудившаяся под аркой группа поголовно куривших актеров наблюдала за этим с неприкрытой иронией. Мол, «папа сегодня опять не в духе». Я потянул за рукав Юру Птичкина, оживленно болтающего с Мишей Беляком, на чьи плечи был возложен тяжкий груз увековечить светлый образ самого Спозаранника.
— Здорово, Юра! Как продвигается ваше убийство?
— А, Георгий Михайлович! Привет! Да вот сам видишь — никак не продвигается. Третий час не можем снять пустяковую сцену: Худокормов ждет каких-то особенных, зловещих сумерек, а они все никак не наступают. Осветители ему говорят: погода не та сегодня, пасмурно, а он, видишь, тучи руками разгоняет.
Действительно, глядя со стороны на жестикуляцию режиссера, можно было усмотреть нечто подобное. Но в этот момент Худокормов поймал, наконец, нужный свет.
— Так. Все по местам. Начинаем работать. И побыстрее — времени мало, скоро совсем стемнеет. Олечка, — обратился он к миловидной ассистентке, — ну, и где у нас покойник?… Я же просил вас… Нет, все, что вы мне до этого показывали, — это тихий ужас. Неужели нельзя найти достойный типаж?
Неожиданно Птичкин подбежал к режиссеру, что-то пошептал ему на ухо, и они уже вдвоем подошли ко мне.
— А что, очень даже недурно. Только вот куртку надо снять и заменить на плащ. Такой, знаете ли, бежевый. — Худокормов повертел по сторонам и взглядом выхватил из группы статистов нужный предмет гардероба. — Вот этот… Олечка, распорядитесь!
Подскочила находившаяся поблизости Олечка, стащила с бедолаги-статиста плащ и решительно направилась ко мне.
— Юра, какого черта! Что здесь происходит?
— Михалыч, выручай! — затараторил Птичкин. — Мы все уже здесь просто закоченели… Ну чего тебе стоит? Сыграешь маленькую роль, в ней и слов-то почти нет. Подойдет киллер, стрельнет в тебя — и ты упадешь. Ничего сложного. Вот и плащ тебе несут, так что даже куртку свою не запачкаешь. Опять же, жена по телевизору тебя увидит. Да и гонорар заплатят.
— Да идите вы со своим гонораром, знаете куда! — рявкнул я, но было уже поздно.
Заботливые, но настойчивые женские руки меня сначала раздели, затем приодели, а потом бог весть откуда подскочившая старуха принялась пудрить мне нос и расчесывать металлическим гребешком.
Рядом стояла вездесущая Олечка со сценарной папкой и бубнила:
— Значит так. Выходите из подъезда. Неторопливо. К вам подходит человек, спрашивает: «Узнал?» Вы вздрагиваете. Испуганно спрашиваете в ответ: «Кто вы?» Человек отвечает: «Я — смерть твоя» и достает пистолет. Камера отъезжает. Крупный план. Вы что-то говорите ему, он отвечает (что говорить — не важно, план идет со спины). Затем вы поворачиваетесь и бежите. В вас стреляют. Вы падаете. Всё. Запомнили, или еще раз повторить?
— Запомнил, — проскрипел я, и старуха умудрилась сыпануть пудры мне на язык. Видимо, чтобы не говорил лишнего.
Между тем проблемы киношников одним покойником явно не ограничивались.
— Где киллер? — носился по площадке разъяренный Худокормов. — Где этот чертов Хозиков? Опять в пивной? Уволю, уволю к едрене-фене! Ну что вы все стоите? Ищите его!
Актеры, ассистенты, статисты и прочие разом пришли в движение, изображая активный поиск. Однако желанные сумерки сгущались, а неведомый мне актер Хозиков не находился.
— Все, хватит! — раздался властный голос Худокормова. — Ждать больше нельзя. Киллером будет… киллером будет… — он обвел глазами толпу заворожено следящих за происходящими на съемке событиями зевак, — киллером будете… вот вы, — и он ткнул пальцем в стоящего несколько позади остальных блондина в темной куртке. В отличие от меня, не испытывавшего ни малейшего желания участвовать во всей этой лабуде, приглянувшийся режиссеру мужик весьма охотно стал пробираться сквозь толпу на съемочную площадку. К нему тотчас же подбежали Ирочка со старухой и потащили под прожектора.
— Гримировать и переодевать не будем, так сойдет! — прокричал им вдогонку Ян Геннадьевич. — И не забудьте дать ему револьвер… Так, всем готовность — пять минут…
…Мотор, хлопушка — начали!
Выждав пару секунд (как учили), я вышел из родного агентского подъезда и побрел (опять же как учили) в сторону арки. Откуда-то из-за спины вынырнул блондин-киллер.
— Узнал?
Я обернулся. Нагло ухмыляясь, на меня смотрел… человек из «Тройки» — тот самый Сева, который сидел за столиком с Винтом и Шахом. Человек с обложки книги «Кости для Запада». Человек, убитый в 1997 году во время разборок на Южном кладбище. Сам Кулыгин — собственной персоной…
