Оглушительный удар грома расколол небо над их головами.
– Проклятие, почему вы дрожите? Боитесь? Вы боитесь меня? Из-за моей цыганской крови? Или вы боитесь другого?
Сильные руки сомкнулись вокруг нее, и он вдруг оказался совсем близко. Слишком близко, подумала она... И в эту минуту его губы нашли ее рот.
Глава 8
Мир вокруг них, казалось, шел к своему концу. Оглушительно грохотал гром, огненные зигзаги молний то и дело распарывали небо над головами.
Но Оливия не слышала ничего, кроме стука собственного сердца, эхом отдававшегося у нее в ушах. Нет, нет, повторяла она про себя. Она не могла поверить в то, что происходит. Этого не должно было случиться. Не могло...
И все же это случилось. Цыганский граф целовал ее. Боже милостивый, чуть не застонала она, цыганский граф!
Но не это смущало ее больше всего, бросало в растерянность, сбивало с толку... Его поцелуй не имел ничего общего с поцелуем Уильяма. Он не был ни торопливым, ни почтительным, ни робким. Чуть только губы Доминика коснулись ее губ, словно огненный вихрь, подхватив девушку, унес с собой. И пусть в уголке ее сознания внутренний голос упорно твердил ей, что нужно оттолкнуть его... Напрасно! Оливия чувствовала, что это свыше ее сил! Словно он завладел ее телом, ее душой... перенес в мир, где не существовало ничего, кроме обжигающего жара его губ.
Дрожь сотрясала все ее тело, но виноваты в этом были не страх и не холод. Ей казалось, будто ее медленно уносит течением куда-то вдаль, в темноту. Забыв обо всем, Оливия теснее прижалась к Доминику. Губы его были горячими, жадными и... и невероятно настойчивыми.
Внезапно в ее памяти снова всплыл тот день, когда он, непонятно почему, поинтересовался, целовал ли ее кто-нибудь. Как он тогда сказал? «Наверное, вы не поняли... я имел в виду не детский поцелуй в щечку, а настоящий. Такой поцелуй... настоящий поцелуй... от которого душа расстается с телом и кажется, будто весь мир у твоих ног!»
А он все целовал ее... и не мог оторваться. Под сплошными потоками дождя... в темноте ночи... Боже, помоги ей, это было в точности как он и говорил... Душа ее словно навеки расставалась с телом, и казалось, весь мир сейчас лежал у ног Оливии. Его поцелуй заставлял таять от блаженства. Забыть обо всем. А поцелуй Уильяма...
И будто услышав ее мысли, Доминик поднял голову. Руки его беспомощно повисли.
– Вот, – грубо сказал он. – Вот и все. Ничего хуже я вам не сделаю...
Чудесный сон кончился, и Оливия почувствовала себя так, будто с небес ее безжалостно швырнули на землю. Сердце стучало так, словно готово было разорваться. Смысл сказанного дошел до ее сознания, и она вздрогнула, точно проснувшись. Отчего он рассердился? Неужели... неужели он мог подумать, что она боится его?
– Господи! – слабо ахнула она. – Так вы решили, что я боюсь... вас? – И едва слышно рассмеялась. – Нет, я до смерти боюсь его! – кивнула она через плечо в ту сторону, где, понуро свесив голову, стоял жеребец.
– Вы боитесь Шторма? – Доминик чуть было не выругался сквозь зубы. Проклятый идиот! Ему следовало бы догадаться! Он должен был понять это еще в тот день, когда застал ее на площади, где она учила грамоте деревенских детей. Он тогда уговаривал ее вернуться верхом на Шторме. А она наотрез отказалась.
Оливия кивнула. И расхохоталась. Она смеялась и плакала одновременно, слезы ручьем текли по ее щекам, смешиваясь с потоками дождя. Вихрь самых разнообразных чувств захлестнул ее. Пелена слез застилала глаза. И сквозь эту серую пелену Оливия вдруг увидела, как он протягивает к ней руки.
– Оливия...
– Уходите! – выкрикнула она. – Прошу вас, уйдите!
Больше она ничего не сказала... просто не было сил.
Если бы она осталась... Если бы он остался... Оливии казалось, что она сойдет с ума. Весь ее мир будто разлетелся на куски. Подхватив промокшие насквозь юбки, она повернулась и, взбежав на крыльцо, скрылась за дверью. Эмили, как всегда, сидела в гостиной.
– Оливия? Это ты?
– Да, милая. Я вернулась. – Оливия бессильно прислонилась спиной к двери, приложив холодные как лед руки к пылающим щекам. Оставалось только молить Бога, чтобы сестра ничего не заметила. Каким-то чудом ей удалось ответить почти спокойно. По крайней мере она на это надеялась.
– С тобой все в порядке? – спросила Эмили, слегка склонив голову набок. – Мне кажется, я слышала, как начался дождь. А тут еще гром...
– Все в порядке, милая. Все хорошо. Я просто немного запыхалась. И боюсь, промокла до костей. Пойду сниму с себя все мокрое. – Из груди Оливии вырвался долгий вздох. – Такой выдался длинный, тяжелый день. Послушай, Эм, ты... ты не обидишься, если я сразу отправлюсь в постель?
– Нет, ну что ты! Конечно, нет. – Эмили нахмурилась. Необычный тон не давал ей покоя. В груди шевельнулось тревожное чувство. С Оливией наверняка что-то произошло. – Неужели опять эта ужасная миссис Темплтон? – сочувственно спросила она.
– Да нет... В последнее время она не слишком меня допекает.
Шелест мокрых юбок подсказал Эмили, что Оливия прошмыгнула в спальню. Ей оставалось лишь проглотить обиду. Если сестра вернулась не в духе, а она явно чем-то расстроена, но утверждает, что экономка здесь ни при чем, значит... значит, все дело в нем – в «цыгане». Судя по всему, сестра не желает говорить об этом. Что ж, не стоит расстраивать ее еще больше, подумала Эмили, хотя порой ей так хотелось, чтобы Оливия позволила разделить с ней ее бремя.
– Спи спокойно, Оливия, – мягко сказала она.
– Спасибо, Эмили.
Добравшись до спальни, Оливия поспешно сбросила с себя насквозь промокшие юбки и накинула ночную сорочку. Скользнув под одеяло, она прижалась горящей щекой к подушке. Одна мысль не давала ей покоя: там ли он еще? «Неужели он все еще стоит под дождем?» – подумала она. Чувствуя, что не уснет, Оливия отбросила одеяло и подбежала к окну. Осторожно раздвинув рукой шторы, она прильнула к оконному стеклу.
Темнота со всех сторон, подобно густому туману, обступила дом. Оливия ничего не увидела.
Но непонятная дрожь пробежала у нее по спине. Она так ясно ощутила, что Доминик все еще стоит во тьме ночи, будто он сам сказал ей об этом. Она знала: он там...
Словно для того, чтобы заставить всех забыть о разразившейся ночью буре, к утру небо очистилось от туч, и солнце ласково согрело землю. А к полудню стало так тепло, что Эмили настежь распахнула окно.
Когда она, повернувшись, уже собиралась отойти от окна, то услышала голос Эстер:
– Эмили! Эмили, дорогая, открой дверь. Это я, Эстер!
Девушка послушно направилась к двери и распахнула ее.
– Добрый день, Эстер, – пробормотала она, но та, не слушая, вихрем ворвалась в дом.
– Я принесла тебе хлеб – смотри, какой свежий. Совсем теплый, только что из печи! А мягкий какой – точь-в-точь как ты любишь!
