А Корф вернулся в кабинет, но, проходя через библиотеку, он увидел у книжных шкафов Анну.
— Что вы здесь делаете?! — с раздражением воскликнул он.
— Хотела выбрать книгу…
— Разве вас не учили спрашивать разрешения у владельца, прежде чем что-либо взять в этом доме?
— Но.., это же библиотека!.. — растерялась Анна. — Хорошо, если отныне для входа сюда требуется специальное разрешение, я обращусь к вам и зайду в другой раз!
— Анна! — Корф заслонил собой дверь, мешая ей выйти. — Я прошу вас, останьтесь! Я должен сообщить вам очень… Очень важную вещь!
— Что-то еще непредвиденное случилось?! — холодно спросила она.
— Скажите, вы любите Репнина?!
— Мне кажется, что это касается только нас двоих — меня и князя! — гневно ответила Анна.
— Действительно! — с ненавистью воскликнул Корф. — И как это я не подумал — вас двоих! И все-таки ответьте мне — вы любите его?
— Мое положение не позволяет мне любить князя!
— Так скажите же ему об этом! Ах, да, я разрешаю вам — напишите ему, я распоряжусь, чтобы письмо ваше тотчас же передали князю.
— Но я никогда не смогу сказать Мише, что больше не люблю его! Я не понимаю, почему вы просите меня об этом? Вы вынуждаете меня отказаться от Репнина только для того, чтобы расчистить дорогу себе?
— Поверьте — это не так. Мне не нужно счастье, добытое подобным способом! Скажите, вы верите, хотя бы в глубине своего сердца, верите, что действительно сможете когда-нибудь быть вместе с ним?
— Что вы все время пытаетесь мне сказать?
— Согласны ли вы оставаться с ним теперь — теперь, когда князь знает, что вы крепостная! По душе ли вам быть возлюбленной, которую скрывают от высшего света, от близких? Быть любовью, которая вместо счастья приносит только горе и страдания?!
— Хорошо, — прошептала Анна. — Я напишу князю. Вы правы, я крепостная, а его ждет блестящее будущее. Он достоин самых красивых и родовитых девушек Петербурга. Я напишу ему, что между нами все кончено.
Анна поклонилась Корфу, невольно под ее взглядом отступившему к двери, и ушла.
«Какой я болван», — подумал Корф. Ему стало стыдно. Он снова командовал Анной, он лишал ее возможности выбора, не оставляя ей времени самой определиться в ее чувствах к Михаилу.
"Я не просто болван, я негодяй, как сказал Миша, — негодяй и трус. У меня не хватило благородства отказаться от дуэли, и вот теперь я заставляю Анну написать письмо, чтобы убедить Репнина отменить дуэль. Я такой подлец! — сам все рассчитал: если Анна даст ему отставку, исчезнет самый важный повод для дуэли. Не я отбил ее у Михаила, я всего лишь «подбил» ее написать ему.
Должно быть, он сразу же и не поверит, примчится тайно и станет ее убеждать. Но Анна — она наивная и добрая! — она откажет ему, и Репнин вынужден будет просить мировую. Уж конечно, он с уважением отнесется к выбору Анны. И не все ли будет равно, как она сделала свой выбор, по собственному разумению или по моему принуждению? Все будет кончено — все останутся живы. Не так уж важно, какой ценой достанется победа, ведь так?" — рассуждал Корф.
Он прошел в кабинет и достал из сейфа ящичек с пистолетами, открыл его и принялся рассматривать оружие, медленно водя пальцами по холодному металлу.
— Опять готовишься к дуэли? — раздался из глубины комнаты голос отца. — Ты неисправим, Владимир!
— Не вижу иного способа разрешить это соперничество с Репниным. Наши отношения зашли в тупик.
— И не было возможности остановиться раньше? Сколько еще людей должны пострадать из-за твоего несносного характера?
— Вы опять защищаете кого-то другого, но не меня!
— Если ты о Репнине, то могу тебя уверить — Миша сильный человек. Он не нуждается в моей защите. Но Анна… Сколько еще будут продолжаться ее мучения!
— Ждать осталось недолго! Скоро все решится!
— Опять ведешь себя, как мальчишка-задира! Видно, прошлая дуэль тебя ничему не научила!
— Вы же сами говорили, что за любовь стоит бороться!
— Убийство друга — не та цена, которую позволено заплатить за любовь женщины!
— Почему же сразу убийство? Это будет честный поединок!
— Но ты убежден, что погибнет Михаил! Не так ли?
— По крайней мере, я не собираюсь умирать. Но я и не хочу Мишиной смерти. Надеюсь, мне все же не придется стрелять. Если Анна убедит Репнина в том, что она его не любит, дуэль потеряет для него всякий смысл.
— Поверит ли он ей? Если она неравнодушна к Михаилу, то не сможет быть искренней.
— Сможет. Она прекрасная актриса, вы же знаете.
— О!.. Анну трудно заставить делать то, что ей не по душе. И помни — она никогда не полюбит убийцу и скорее возненавидит того, кто отнял у нее надежду на счастье.
— То есть шансов, по-вашему, у меня в любом случае нет? Репнин — живой или мертвый — все равно будет мне помехой?!
— У тебя есть только один шанс — отмени дуэль и предоставь Анне право выбора. Ибо истинная любовь не терпит насилия.
— Basta! Хватит! — разозлился Владимир. — Каждый раз, когда вы даете мне советы, мое положение лишь ухудшается. И не говорите мне, что вы имели в виду совсем не то, что я сделал. Я поступлю так, как считаю нужным! Я буду драться — и пусть произойдет то, что должно произойти!
Владимир встал и крикнул слугу, чтобы принесли огня. В свете свечей видение исчезло, и Корф почувствовал себя намного уверенней.
— Позови ко мне Григория, немедленно, — велел он собравшемуся уходить слуге. Тот с готовностью кивнул и заспешил исполнять приказание — молодой барин сегодня был нервный.
Корф подошел к портрету, повернул к себе и сказал: «Мы и прежде не могли часто найти общий язык. Почему вы никогда не принимали мою сторону, отец? Почему не слушали моих доводов? Я любил вас, всегда любил и люблю до сих пор. Но это вы, именно вы приучили меня свое мнение ставить превыше других, потому что всегда ставили его после собственного мнения — праведника! Как бы я хотел, чтобы хоть иногда вы позволяли бы себе оступаться и заблуждаться. Вы всегда знали, что хорошо, что плохо, знали меру всех вещей и поступков. Вы руководили мной и навязывали свои правила. Больше этому не бывать! Я взрослый! Я сам могу постоять за себя — разобраться с другом, завоевать женщину. И уж поверьте, сам знаю, когда и как мне лучше умереть…»
В дверь постучали.
— Входи! — крикнул Корф, отходя от портрета.
Григорий со всей силой, на которую только был способен, рванул ручку двери и ввалился в кабинет. В тот же момент распахнулось окно, створка опасно стукнула по каменной кладке стены. Владимир вздрогнул — в комнату ворвался холодный ветер. И как будто потянуло дымом…
— Звали, барин? Ах ты, господи, окно-то распахнулось! — Григорий бросился закрывать окно, принюхался. — Со двора гарью натянуло. От конюшни, поди, еще не развеялось. Чего надобно-то, барин?
