В этот момент открылась дверь из кабинета судьи.
— Господа! Я готов огласить свое решение, прошу вас, встаньте, — торжественно произнес судья, занимая свое место за кафедрой. — В связи с вновь открывшимися обстоятельствами с князя Долгорукого Петра Михайловича снимаются обвинения в изготовлении и использовании фальшивых денег.
— Слава Богу! — истово перекрестилась Долгорукая, а Андрей и Репнин понимающе переглянулись с князем Петром и Лизой.
— Посему, в связи с тем, что более никому по делу о фальшивых ассигнациях обвинение впредь предъявлено не будет, считаю это дело закрытым.
— То есть как — закрытым? — воскликнул Репнин. — А Забалуев?!
— Это — мое решение, и обсуждать его не входит в вашу компетенцию, — недовольным тоном сказал судья и с силой стукнул молоточком по подставке. — Решение окончательное и обжалованию не подлежит.
— Никогда не сомневался в справедливости нашего суда, — Забалуев торжественно вознес руки к небу.
— Ваша честь! — бросился к уходившему судье Репнин. — Но как же дело об убийстве цыгана?
— Увы, князь, в ходе расследования достоверных улик так и не было найдено, а потому я счел возможным и единственно правильным вообще прекратить дознание по этому делу. Я — представитель закона и не могу полагаться в разбирательстве на домыслы и предположения. Даже если они исходят от уважаемых мною людей. Прощайте.
— Но… — Репнин проводил судью растерянным взглядом.
— Рано радуетесь, паяц! — кинулась к Забалуеву Долгорукая, но исправник ей тут же загородил проход.
— Пойдем, Маша, — успокаивающим тоном сказал князь Петр.
— И то верно, — засобирался вслед за ними Забалуев. — Давайте поедем домой. День был сегодня тяжелый, мы все устали.
— Домой?! — развернулась на его голос Лиза.
— Разумеется, дорогая моя, — разулыбался Забалуев.
— Домой, — с угрозой в голосе сказал Андрей, — вы поедете в свою развалюху, а в нашем доме с этой секунды ноги чтобы вашей не было!
— Какой взгляд! — передразнил его выражением лица Забалуев. — Разит насмерть!
— Андрюша, не стоит, — тихо сказал князь Петр.
— Пускай потешится, — кивнул подошедший Репнин, предлагая Лизе руку, чтобы помочь ей дойти до кареты. — Недолго ему осталось…
— Вы еще пожалеете, что со мной так обошлись! — пообещал Забалуев. — Я вам еще покажу, всем до единого!
— Господа, — укоряюще сказал секретарь суда и попросил удалиться и освободить зал для следующего разбирательства.
Забалуев гордо прошествовал к выходу первым, Долгорукие и сопровождавший их Репнин дали ему возможность уйти, чтобы более не сталкиваться.
В коридоре Репнина остановил Шуллер. Лиза не стала им мешать.
— Надеюсь, князь, наш с вами уговор остается в силе? — таинственным шепотом спросил управляющий.
— Уговор дороже денег! — кивнул Репнин.
— Так что же, барон берет меня обратно на службу?
— Как я и обещал, он согласился. Правда, на половину жалования.
— И это за верную службу? За то, что помог супостата в тюрьму упрятать? — побелел от негодования Модестович.
— Поражаюсь я доброте Владимира Ивановича, — покачал головой подошедший к ним князь Петр. — Я бы тебе ни копейки не заплатил!
— Значит, тоже обмануть меня решили? — разозлился Модестович.
— Вас освободили, с вас сняты все обвинения, — пожал плечами Репнин.
— Но вы же говорили, что я смогу восстановить те деньги, что оказались фальшивыми!
— Конечно, если будете честно служить, то непременно получите ту сумму, на которую рассчитывали. Так что возвращайтесь в имение и начинайте жизнь сначала.
— Ох, попомните вы у меня этот день! — проводил Модестович недобрым взглядом уходившего с Долгорукими Репнина. — Попомните и пожалеете!
— Это надо отметить, — не обращая на него внимания, предложил князь Петр Михаилу. — Наконец-то мои беды позади! И будем надеяться, нам удастся получить развод с Забалуевым. Однако, как вы смогли уговорить пройдоху управляющего? Честно говоря, я не верил, что у вас получится перетащить этого прохвоста на свою сторону.
— Сказать по чести, мне пришлось для этого пообещать ему прощение от Владимира, — признался Репнин.
— А что на это скажет Корф?
— Он уже сказал. Владимир сам предложил для Карла Модестовича половину жалования.
— Смело, — признал князь Петр. — Вы очень рисковали, а вдруг вам бы не удалось убедить Корфа? Управляющий, судя по всему, человек мстительный.
— Он трус, — отмахнулся Репнин.
— Иногда и трусливая собака кусает, — с сомнением покачал головой Долгорукий. — Вы едете с нами? Я бы хотел отблагодарить вас за содействие.
— Это я благодарен вам за то, что вы позволили мне рискнуть.
— Я был уверен, что у вас все получится. Кроме того, Лиза безоговорочно верит вам, а эта девочка редко ошибается.
— Да, — с теплом в голосе сказал Репнин, — проницательности Елизаветы Петровны можно только позавидовать.
— Мне почему-то кажется, что вы ей нравитесь, Михаил. Но позвольте сейчас высказать вам одну просьбу…
— Прошу вас, — почему-то смутился Репнин.
— Я знаю, что вы стрелялись с Владимиром из-за воспитанницы Ивана, Айны… И мне не хотелось бы, чтобы Лиза сменила одно безответное чувство на другое. Вы меня понимаете? Если вы любите другую женщину, скажите об этом Лизе сразу. Довольно она уже страдала.
— Я действительно дрался на дуэли из-за Анны и даже хотел связать с ней свою судьбу, когда Корф освободил ее.
— И что же вам помешало?
— Между нами все время были какие-то препятствия, и вот, когда они рухнули, оказалось, что мы друг друга почти не знаем. И мы расстались. Даже у счастливой сказки есть конец, я рад, что эта история закончилась. Иначе я не узнал бы Лизу. Ее смелость, ее решительность достойны восхищения. Ее импульсивность и ее упрямство делают ей честь, украшают ее. Она достойна, чтобы выйти замуж за человека, который будет любить ее именно за эти качества.
— Что ж, если вы чувствуете себя таким человеком…
Репнин поклонился князю. Тот кивнул ему, и они вышли па улицу к ожидавшим их в карете домочадцам.
— Ну-с, милейший, Карл Модестович? — раздался над ухом управляющего злобный знакомый голос. — Получил, что обещали? Всем доволен, собака?
— Простите меня, Андрей Платонович! — управляющий бросился к нему с объятьями. — Поверьте, я горько сожалею, что мне пришлось свидетельствовать против вас.
— Пошел вон! — брезгливо отстранился от него Забалуев.
— Зря вы так, Андрей Платонович, в этом деле мы оба с вами пострадали.
