Александр с ненавистью посмотрел на караульного, оторопело возившегося со шлагбаумом, и побежал по двору крепости. Наташа кинулась за ним следом. Караульный пытался ее удержать, но она оттолкнула его, сама не понимая, откуда у нее взялось столько силы сопротивляться рослому гвардейцу. А Александр уже прорвался сквозь строй солдат, взявших ружья наизготовку.
— Остановитесь! Если вы собираетесь стрелять, то вам придется выстрелить и в меня!
Появление Александра произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
— Отставить! — только и мог скомандовать Писарев.
— Ваше Высочество, — поклонился наследнику растерявшийся Заморенов, — я исполняю приказ…
— Я тоже, — Александр поспешно достал из внутреннего кармана мундира сложенную вчетверо бумагу. — Вот приказ, подписанный Государем императором. Господа Корф и Репнин свободны.
— Как вам это удалось? — пробормотал Корф, уже простившийся с жизнью.
— Миша! — добежавшая, наконец, к ним Наташа снова бросилась на шею брату.
— Невыносимо было смотреть на страдания вашей сестры, — улыбнулся Александр Репнину, — вот и пришлось выкручивать императору руки.
— Вы тоже ее боитесь? — в тон ему сказал Корф.
— Я ваш должник, — дрогнувшим голосом проговорил Репнин, шутливо уклоняясь от поцелуев, которыми его осыпала сестра.
— Восхищен вашим мужеством, господа, — сказал подошедший к ним Заморенов.
— Благодарю за поддержку, — кивнул ему Репнин.
— Второй раз на волосок от смерти… — Корф оглянулся, все еще не веря своему счастью.
Заморенов понимающе кивнул и пошел прочь. Писарев побежал за ним следом.
— Это куда же ты так торопишься, братец? — нагнал его Репнин.
— Не твое дело! — огрызнулся Писарев.
— Нет, мое! — Репнин схватил поручика за грудки и прижал к стене. — У тебя осталось кое-что из моих вещей. Пришло время вернуть!
— Бежал бы ты отсюда, пока новый приказ не поднесли! — нагло процедил сквозь зубы Писарев.
— Я жду! — с такой угрозой сказал Репнин, что Писарев тут же дрожащей рукой пошарил за обшлагом рукава и вытащил изъятый им у Репнина при первом обыске платок Анны. Репнин бережно взял платок и пригрозил, дыша поручику прямо в лицо: — Запомни: если ты хоть раз приблизишься ко мне или моей семье, я тебя убью!
Домой Корф и Репнины поехали в экипаже, который ждал Наташу. Уже у самого особняка их нагнал Александр. Он был на коне и гарцевал уверенно, как настоящий полководец.
— Господа, — Александр уже отдышался от бешеной скачки наперегонки со временем, которую ему пришлось устроить ради спасения новых друзей, переполошив и распугав половину Петербурга. — Новость о вашем помиловании — не единственная. Я должен вам сообщить, что государь, прощая ваш проступок и даруя свободу, не отказывается от наказания вообще. И в качестве такового лишает вас воинского чина.
— Что это значит? — заволновалась Наташа.
— Простите, но я взял на себя смелость сам сообщить вам об этом, чтобы хотя бы как-то уменьшить неприятность этой новости. Но вы… Вы больше… не служите в армии, господа…
Глава 5
Любви волшебный сон
Проснувшись, Репнин долго не мог понять, где он. События минувших дней так утомили его, что сейчас он уже не сознавал — происходило ли все это в действительности, или ему просто привиделся сон, полный кошмаров и чудовищных наваждений.
Михаил сел на постели и оглянулся. Он ночевал у Корфов, в одной из гостевых комнат, отведенных вчера Владимиром для него и Наташи.
Значит, ему ничего не приснилось — дуэль, промозглая камера в крепости, расстрел и божественное провидение — явление Александра с приказом императора о помиловании. Щедрая рука монарха, великодушно дарующая жизнь, но отнимающая честь и доброе имя. Есть ли что-либо ужаснее для дворянина, чем лишение его права служить своему государю и Отечеству на поле брани?! Репнину как-то сразу стало неуютно — Боже, что скажут родители?! Наташа грозилась написать им в Италию. Маман последнее время что-то слишком часто кашляла и жаловалась на грудь, и князь Репнин повез супругу на Капри — излюбленное, после Ниццы, место для желающих поправить свое здоровье лечебными ароматами бриза и несравненной теплотой солнечного и вечнозеленого Средиземноморья.
Михаил оделся и вышел в зал. В доме было тихо, и оттого он казался опустевшим. На Репнина напала меланхолия и склонность к романтическому. Он открыл крышку рояля, пробежал по клавишам — чуть робко и тихо, словно опасаясь кого-либо потревожить или разбудить. Но инструмент звучал мягко и сдержанно, у него был редкий клавесинный звук. И Михаил сел к роялю. Он заиграл старинный русский романс, и слова вдруг полились из него сами собой. Михаил говорил и говорил, уносясь в мечтах так далеко, как рисовало его воображение.
— Здравствуйте, Анна! Несмотря на ваш запрет, пишу вам! Сегодня я уже написал письмо маме, потом отцу, потом тетушке по поводу ее собачек, губернатору по поводу состояния дорог и городовому с требованием отменить пьяных на улицах… А теперь хочу задать вам глупый и вместе с тем жизненно важный для меня вопрос: когда вы вернетесь в Петербург? Я спрашиваю вас об этом не просто так, я очень хочу увидеть вас… И, честно говоря, даже не подозревал, что можно столь сильно желать кого-либо просто увидеть!
— Дорогой Миша! — раздался рядом серебристый и такой желанный голос. — Я перечитала ваше письмо сто раз и сто раз восхитилась вашим эпистолярным талантом! Прежде всего, передаю привет собачкам тетушки…
— Боже! Это вы! — вскричал Михаил, поспешно и неловко вставая из-за рояля.
В дверях залы он увидел ее — не воображаемую, а настоящую, прелестную, чудную… Михаил бросился к Анне, потом смутился и отступил за рояль. Он испытывал одновременно и чувство неловкости, и безмерную радость от этой неожиданной встречи. Анна ободряюще улыбнулась ему, прошла в комнату и присела на диван.
— Однако в своем письме вы не сообщили о вашем счастливом избавлении, — участливо сказала она.
— Вы знаете, что с нами случилось? — Михаил на мгновение вернулся из царства грез в реальность недавних событий.
— Князь Долгорукий передал Ивану Ивановичу шкатулку от сына, и он же рассказал об обстоятельствах дела. Но, — Анна подняла на Михаила глаза, полные удивления и искренней радости, — как вы очутились на свободе?
— Поверьте, я бы хотел ответить вам, вы ждете от меня объяснений… Но мне совсем не хочется говорить о прошедшем. Я желаю лишь писать вам письма, держать вас за руки, говорить глупости и испытывать одновременно отчаяние и счастье! Я, наверное, болен? — шутливо спросил Михаил.
— Думаю, мне известна эта тяжелая болезнь! Ее не лечит ни один доктор, — с притворной обреченностью посетовала Анна.
— Вы ошибаетесь, лечение и доктор известны. И мой целитель — предо мной!
