Неожиданное вдовство придало ей в глазах общества еще больше шарма. При дворе жалели роскошную красавицу, так трагически и нелепо потерявшую мужа на охоте. Марии Алексеевне траур оказался к лицу, и ее всегда с удовольствием принимали на званых вечерах и балах в столице. Княгиня не гнушалась и уездными собраниями, и везде была в центре внимания и пользовалась популярностью у мужчин. Но любые попытки заново сосватать ее успеха не имели. Мария Алексеевна хотела распоряжаться своей жизнью и деньгами, оставленными мужем, сама и только сама. Она любезно принимала ухаживания и сановных вдовцов, и родовитых юношей, но предпочитала все же флиртовать и бежала серьезных отношений и предложений.
Ее не привлекала даже возможность удвоить за счет новой женитьбы свое состояние — у княгини уже выросли дети. Они — и, прежде всего, девочки — должны были стать ее процентными бумагами, которые могли в самом ближайшем будущем принести солидный доход. А в том, что сына Андрея ожидает выгодная женитьба, Мария Алексеевна и не сомневалась — молодой Долгорукий статью вышел в отца, красотой в мать и весьма нравился женщинам. Княгиня знала, что сын близок с княжной Репниной — не самая плохая партия для молодого человека: известный род и солидное состояние.
Дочь Соня, правда, еще пока мала, а вот о судьбе старшей дочери Лизаветы Мария Алексеевна задумалась давно и основательно. Оговоренный еще покойным мужем брак с сыном соседа их барона Корфа ее не привлекал. Княгиня знала, что Лиза с детства влюблена во Владимира, но он всегда был каким-то мрачным и неразговорчивым. И Мария Алексеевна никогда не забывала о том, что несколько лет назад Корфы почти разорились, и лишь беспроцентный, дружеский заем мужа спас тогда старого барона и его наследника от нищеты. Как уж Корф потом выкрутился, княгиня не знала, но с тех пор она смотрела на соседей с опаской — сама она ничего никому занимать не собиралась.
И вот однажды, в связи с ее неусыпными думами о будущем Лизоньки, она с раздражением вспомнила ту историю с долгом, и ее вдруг осенило. Расписка! Старому Корфу ее покойный простак-муж в свое время возвратил расписку об уплате долга. И документ этот, наверняка, барон хранил где-то в своих бумагах. А вот если бы ей удалось сей документ заполучить!.. Мария Алексеевна подивилась собственной находчивости и тут же начала наводить мосты к управляющему Корфовским поместьем — Карлу Модестовичу Шуллеру.
Тот, правда, поначалу принял ее интерес за обычный женский. Он и сам был до баб охочим и шустрым. А, главное, верил в свою мужскую неотразимость. Худощавый и рыжий он обладал магической силой воздействия на уездных дам, коих оседлывал не реже, чем хозяйских крепостных девок. В женском вопросе Шуллер оказался всеяден, но, как выяснилось, столь же беспринципен он был и в выборе средств к существованию. Он беззастенчиво обкрадывал старого барона и равнодушно и легко согласился его продать, когда Долгорукая, по-свойски унизив его мужское достоинство, запросто объяснила истинную причину своего к нему интереса.
Оправившись от некоторого потрясения, Карл Модестович назвал свою цену. Бумагу, о которой говорила княгиня, он не раз видел в конторке барона и даже был свидетелем ее возвращения Корфу после уплаты долга Петру Михайловичу. Достать документ особого труда не представляло. Корф — человек доверчивый и во многом наивный, надо только правильно выбрать время и достать расписку из конторки. Другое дело — деньги. Княгиня торговалась долго и со знанием дела, но и Шуллер не хотел уступать. Он мечтал о собственном имении в родной Курляндии и в свою очередь шантажировал Марию Алексеевну тем, что сообщит, куда следует, о ее коварном замысле. Наконец, они сошлись на сумме, приемлемой для обоих заговорщиков.
И вот сейчас княгиня томилась в ожидании на глухой лесной дорожке, где ей назначил встречу соседский управляющий. Мария Алексеевна нервно постукивала холеными пальчиками по дверце кареты и с тревогой поглядывала в окно. Она была уверена — обманывать Шуллер не станет, деньги нужны ему, как воздух, но его ведь могли застать на месте преступления, и тогда — пиши пропало! А княгине так нравилось имение Корфов с его просторным и светлым домом, утопающим среди старых лип и дубов, с его знаменитым на всю округу театром, коего Корф был любитель, с его конным манежем для породистого молодняка… Ей нравилось в имении Корфов все, кроме одного — его владельца.
Конечно, Марии Алексеевне приходила в голову мысль о том, что все это могло стать Лизонькиным и после замужества с Владимиром, но зачем продавать дочь за имение, когда его можно получить и так — в уплату долга. Хотя и несуществующего, но… А пусть кто-нибудь попробует это доказать! Едва расписка окажется у нее в руках, Корфу не останется ничего другого, кроме как подчинится. А не захочет по доброй воле — уйдет по суду. Благо, что предводитель уездного дворянства Забалуев к ней благоволит, да и судья всегда на княгиню посматривает с таким вожделением и аппетитом, что Мария Алексеевна, даже будучи характера твердого, иной раз побаивалась столь очевидной плотоядности в его взгляде.
Наконец-то!.. Мария Алексеевна перевела дух — на тропинку из чащи вышел Шуллер. Карл Модестович приближался с опаской, не торопясь, и с усердием прижимал к груди левую руку. Не примял бы и, еще чего доброго, не промочил — мелькнула мысль у Марии Алексеевны, справедливо заподозрившей, что заветный документ управляющий спрятал на груди, под камзолом. Так оно и оказалось. Подойдя к карете, Шуллер достал из внутреннего кармана и протянул княгине свернутую рулоном бумагу. Мария Алексеевна документ взяла и осторожно развернула — она!
— Дмитрий, — княгиня кивнула кучеру, — отдай господину управляющему, что обещано.
Кучер, доверенный порученец княгини, достал из ящика, упрятанного в козлах, небольшую шкатулку и принес ее Шуллеру. Тот, взяв шкатулку, поднял крышку и быстро пересчитал пачки с ассигнациями.
— Еще сто… Еще двести… Еще триста… — Карл Модестович оторвался от счета и с обидой посмотрел на княгиню. — Но здесь не все, здесь только половина!
— Конечно, половина… — ничуть не смутилась Долгорукая. — Остальное получишь, когда имение Корфа станет моим. Официально по бумагам.
— Но мы так не договаривались! — растерялся управляющий. — Я выполнил свои обязательства… Выполнил? Я требую всю сумму!
— Трогай, Дмитрий… — велела княгиня и еще раз, тоном, не допускающим никаких возражений, сказала Шулеру:
— Остальное — потом.
— Н-но! Пошли, родимые! — кучер взнуздал лошадок, и карета плавно тронулась с места, оставив управляющего на дороге — раздосадованного и злого.
Он не мог уже видеть на лице Долгорукой улыбки — довольной, но все же осторожной. Получить документ — это только начало игры, до успеха еще далеко. И Мария Алексеевна прекрасно понимала это. Она была уверена — просто так Корф не сдастся, и ей оставалось уповать на то, что в дело не успеет вмешаться сын барона. Владимир известен своей горячностью и недобрым нравом.
Карета неожиданно остановилась, и Мария Алексеевна вздрогнула — неужели Шуллер все-таки устроил ей ловушку, и ее возьмут с поличным? Княгиня засуетилась прятать расписку в расшитый золотой нитью дамский кошель и почувствовала, как у нее внутри все похолодело. В этот момент дверь кареты открылась, и перед Долгорукой, склонившись в уважительном поклоне, появился Андрей Платонович Забалуев.
