— Ваше высочество, Мария Александровна. — Анну растрогала ее искренность и необычная страстность. — Я уверена, что, узнав о ребенке, великий князь оставит прежние утехи и вернется к вам…
— Вполне возможно, — кивнула Мария, — так и было уже не раз, но мне больно осознавать, что это — единственный способ заставить мужа вспомнить обо мне и о моем существовании. Я все время жду, что он придет ко мне, не как счастливый отец, а как будущий император к своей императрице.
— Я преклоняюсь перед вами, ваше высочество, — воскликнула Анна: она впервые поняла, насколько велика сила духа этой удивительной женщины. Мария сумела подняться над обидой и ревностью, над простыми и понятными, всегда находившими оправдание в глазах окружающих, чувствами, посвятив себя подвижничеству самой главной, централизующей идеи государства — монарха, мужчины, которому предстоит принять на себя тяжкое бремя управления великой державой. Она готова была отмолить все его прегрешения, сняв с него тяжесть покаяния, дабы оно не отвлекала супруга от важных дел. И сейчас чахла оттого, что он не осознает ее жертвы, и за физическим нездоровьем не видит силы, способной всегда и во всем поддерживать его.
«Она святая», — подумала Анна и озаренная этой простой и ясной мыслью по внезапному порыву души опустилась вдруг перед Марией на колени и поцеловала ее руку.
— Что вы, баронесса, что вы, — растрогалась великая княгиня и царственным жестом велела ей немедленно встать, — я не хочу, чтобы та доверительность отношений, которой уже было отмечено наше знакомство в прошлом, была утрачена ввиду преувеличения вами моих слабых, человеческих сил.
— Но… — попыталась было возразить Анна.
— Я польщена тем, что могла бы найти в вас поклонницу моей веры, но не хочу терять в вас друга, на простоту и доступность которого хотела бы рассчитывать впредь. Я прошу вас войти в мою свиту и стать моим доверенным лицом, о чем я в самое ближайшее время буду говорить с его величеством, и уверена, он не откажет мне.
— Вы можете полностью распоряжаться мною, ваше высочество, — кивнула Анна, поднимаясь и отвечая согласием на предложение Марии.
— Я не стану вас закабалять, — улыбнулась та, жестом отпуская Анну, — возвращайтесь к детям, решайте все свои дела и — помните, что я всегда буду рада видеть вас при дворе…
Глава 4
Договор
На радостях, что поездка во дворец сложилась так удачно, Татьяна всю обратную дорогу болтала без умолку, вознося хвалу то небесам, то его величеству, и все уговаривала Анну тотчас же ехать в Двугорское вызволять Никиту. Анна слушала ее журчание в пол-уха — она была потрясена встречей с Марией и решила во что бы то ни стало увидеться с Натали, и поговорить с нею. Анна не была уверена в результате этой миссии, но и не могла позволить себе промолчать — душа Марии, открывшаяся ей во всей своей незащищенности, взывала о помощи, и Анна искренне хотела ответить посильной благодарностью той, кто была так добра к ней и ее детям…
— Нет, я поеду одна, — покачала головой Анна в ответ на все время повторявшуюся настойчивую просьбу Татьяны взять и ее с собою в Двугорское.
— Но… — попыталась обидеться та.
— Никаких «но»! — Анна была непреклонна. — Ты останешься в Петербурге, будешь вместе с Варварой ухаживать за Лизой и заботиться о детях. А о Никите не беспокойся — я обязательно что-нибудь придумаю. Обещаю тебе, что найду выход и уберегу его от тюрьмы.
Честно говоря, Анна еще не знала, как она сделает это, но что-то подсказывало ей: новая поездка в Двугорское принесет если уж не полную разгадку главной тайны — появления у нее нового родственника, то хотя бы приоткроет завесу над ней.
Не позволив никому поздравлять ее — для этого слишком рано, Анна нанесла визит адвокату Саввинову, поручив ему получение бумаг из канцелярии его величества и попросив завтра же с утра приехать в имение Корфов и решить все дела с «наследником»: на всякий случай Анна попросила поверенного приехать с приставами — она не знала, как сложится их непростой разговор с «бароном» и хотела заранее подстраховаться во избежание возможных провокаций с его стороны. И потом, отобедав у Репниных, она отправилась в Двугорское, чтобы встретиться с Никитой, сидевшим в следственной тюрьме при здании уездного суда.
Кивнув перекрестившей ее на дорогу Варваре, Анна велела кучеру ехать быстро — она хотела объявиться в имении засветло, благо, что ночи уже наступили белые. Анна прекрасно понимала, что, быть может, бросается в самое пекло, но хотела провести эту ночь дома, чтобы проследить за «бароном» и Долгорукой и вместе с тем — помешать им предпринять что-либо до приезда адвоката. Анна была уверена — ее присутствие заставит «барона» затаиться, и тогда у нее будет больше шансов добиться желаемого эффекта неожиданности, когда в имении появится Саввинов.
Однако получить разрешение на встречу с Никитой ей удалось не сразу. Судья был в уезде человеком новым и потому подозрительным. И, судя по всему, уже успел попасть под влияние княгини Долгорукой, умевшей при необходимости быть весьма убедительной. И к тому же Анна увидела, насколько искренней оказалась симпатия судьи к новоявленному барону Корфу — так называемый «Иван Иванович», похоже, не терял времени даром и сделался своим человеком в кругу Двугорского «высшего света», играя в уездном собрании в вист по выходным и выезжая иногда с судьей на охоту.
Все это рассказал Анне Завалишин — самый богатый промышленник в их округе. Завалишин собственным выездом лихо продефилировал мимо нее, и Анна, спохватившись, велела кучеру двигаться следом. Порфирий Матвеевич годами был младше Анны, но еще с юности считался ее страстным поклонником. Он и сам был увлечен театром, влюбившись в это искусство, когда посещал спектакли, которые давала крепостная труппа старого барона Корфа. Анна всегда получала на аплодисментах от неприметного, но невероятно эмоционального сына управляющего в имении еще одного их соседа — князя Озерецкого, трогательный букет фиалок, который тот неизменно умудрялся доставать для нее в любое время года.
Сейчас Завалишин владел крупнейшей лесопилкой в округе и слыл меценатом: привозил время от времени в уезд столичных театральных и музыкальных знаменитостей и поддерживал любительский театр, дававший свои представления в доме генеральши Колосковой. Ростом Завалишин так и не задался, зато приобрел солидный животик, на котором поверх дорогого шелкового жилета висела шедшая от пуговицы к карману заметная золотая цепь для брегета. Порфирий Матвеевич был женат и имел, кроме четверых детей, прекрасный дом в центре города, который купил по сходной цене у бывшего уездного головы, уволенного несколько лет назад за растраты. Вместе с ним, просветил Анну Завалишин, «с почетом» проводили и местного судью, а также начальника полиции и директора уездной гимназии.
Анну, которая, не добившись разрешения на посещение Никиты, отправилась, по знакомым ей прежде чиновникам за поручительством, Завалишин признал сразу, однако из-за волнительности момента прежде обомлел, потом побагровел и стал раздуваться. Но при первых же звуках голоса Анны пришел в себя и кинулся ей навстречу с пылкостью давнего поклонника. Облобызав Анне руки и усадив на самое почетное место в гостиной, он крикнул, чтобы сию же секунду подали кофе и принялся было ее расспрашивать, что и как, но Анна умолила Завалишина отложить разговоры и попросила сопроводить ее к судье, дабы подтвердить, что она — та, за кого себя выдает, и имеет полное право на встречу со своим управляющим. Услышав ее просьбу, Порфирий Матвеевич расплылся в широкой и довольной улыбке — быть слугой для самой Анны Платоновой, первой актрисы уездной сцены, то есть, для баронессы Анастасии Петровны Корф — ему не в тягость, а за счастье посчитать и за честь великую!
