До артели Анну на подводе довез старший сын смотрителя, мальчонка лет двенадцати, а Василий, кучер Репниных, остался на станции. Он, конечно, переживал, что барыня велела ему ждать и все просился в провожатые, но Анна отказалась: места здесь хотя и дикие, но безопасные. И потом, если что, так ее артельщики защитят, мужики все они были здоровые и по обличью суровые. Так что, если и было от чего взволноваться, так только от благолепия храмов и красоты природы.
Игуменья встретила Анну с любезностью и свидание с сестрой Феодосией, такое имя приняла в монастыре Сычиха, разрешила. Одна из сестер провела Анну в комнату для посещений, и вскоре туда явилась и Сычиха. Она вошла, не поднимая глаз, и, присев к столу, стоявшему посреди комнаты, за которым с противоположной стороны уже сидела Анна, промолвила тихим, бесцветным голосом:
— Кто здесь просит меня о помощи?
— Екатерина Сергеевна! — воскликнула Анна и вздрогнула, невольно пугаясь гулкого эха своих слишком эмоционально сказанных слов. — Посмотрите на меня, разве вы не узнаете, это я — Анна, Анастасия Долгорукая, жена вашего племянника Владимира Корфа.
— Настенька? — удивилась Сычиха и, взглянув на Анну, перекрестилась. — Господи Боже! Ты услышал мои молитвы! Вы живы, дети мои? Как давно вы вернулись? И что привело вас сюда?
— Я приехала одна, — сказала Анна. — Муж мой погиб на службе, а причины, побудившие меня искать вас, вам, Екатерина Сергеевна, должны быть и без меня хорошо известны.
— Я не понимаю тебя, — покачала головой Сычиха, едва заметно вздыхая и снова осеняя себя крестным знамением. — Я уже давно отошла от мира светского и живу теперь душевными заботами о Господе нашем.
— Разумеется, — не очень вежливо парировала Анна, — вы можете себе это позволить, после того, как поручили все состояние семьи Корфов какому-то самозванцу…
— Опомнись! — не без гнева оборвала ее Сычиха и на минуту замолчала, по-видимому пытаясь подавить вспыхнувшее, греховное раздражение. — Ты не смеешь, никто не смеет покрывать недоверием право моего ребенка быть признанным тем, кем он является от рождения. Мальчик и так настрадался за все те годы, что был лишен своих настоящих родителей.
— Но откуда вы можете знать, — Анна умоляюще взглянула на Сычиху, — что человек, пришедший к вам и назвавшийся его именем, действительно тот, за кого он себя выдает? Ведь бумаги могут быть подделаны, а свидетельства куплены!
— Не богохульствуй в святом доме, Настенька, — нахмурилась Сычиха. — Мне бумаги не указ. Сердце материнское не обманешь — так лишь сын может смотреть на мать. Сын, которого она бросила, но который не забыл, не проклял ее и сохранил как самую дорогую память крестик нательный, что я велела барону повесить ребенку нашему на шею после рождения.
— А еще какие приметы есть для того? — спросила Анна.
— Да какие могут быть приметы, если я сына после рождения даже не видела, — вздохнула Сычиха. — Всем сказалась, что еду заграницу на воды, а сама в Заозерном скрывалась, где у моей матушки свое имение было, да давно заброшенным стояло. Мне во всем и при родах одна повитуха помогала, ее Петенька нанял. Он же и мальчика с собой забрал, а мне сказал, что отвез его к старым знакомым, у кого детей не было, и они рады стали такому нечаянному прибавлению. И сына он на их имя записал, но обещал мне, что, как только тот вырастет, разыщет его и все ему откроет. А пока все время деньги пересылал, чтобы ни приемные родители его, ни он сам ни в чем не нуждались. А мне даже слова не сказал, кто они и где, — все боялся, что я разыскивать мальчика стану: и ему жизнь порушу, и Володе. Он ведь еще маленький был, мог озлобиться, если бы узнал про нас с ним…
— Но он и так подозревал вас! — с горечью промолвила Анна. — Вспомните историю с медальоном!
— Владимир обвинял меня в смерти сестры, — покачала головой Сычиха, — и в том, что я, воспользовавшись болезнью Наташи, попыталась отнять у нее мужа, а потом хотела устранить ее со своего пути. Но он ошибался… Все было иначе. Моя сестра училась в Смольном и на одном из балов в Петербурге по рекомендации познакомилась с бароном Корфом, который был старше ее, заслуженный воин с орденами и звучным именем. Иван тогда уже много повидал на своем веку, но на брак долго не мог решиться — петербургские красавицы его не прельщали, он считал их слишком усердными искательницами счастья в чужих кошельках и к тому же — пустыми и часто бессердечными. А сестра, которая всегда отличалась скромностью и тихим нравом, приглянулась ему. С ней, ему показалось, он может рассчитывать на спокойную семейную жизнь.
— Иван Иванович говорил мне, что женился по любви, — позволила себе усомниться в ее словах Анна.
— А что он еще мог сказать? — прошептала Сычиха, и Анне показалось, что в уголках ее глаз блеснули слезы. — Твой опекун всегда отличался характером сдержанным, он не был склонен к романтическому и искреннее полагал, что любовь — это содружество в семье. Это размеренный и благополучный быт, который позволял бы ему предаваться любимым занятиям — чтению исторических трактатов и философским беседам. И Наташа была как раз тем самым рычагом, который мог привести его жизнь в равновесие. И, так оно и было бы, если бы…
— Если бы он не встретил вас? — поняла Анна.
— Да, — кивнула Сычиха. — Это стало и самым большим откровением для него, и самой великой радостью…
— И самым страшным испытанием, — добавила Анна.
— Увы, — заметно побледнела Сычиха. — Все случилось в тот год, когда после помолвки, которая состоялась в Петербурге, они приехали с сестрой к моим родителям, безвыездно жившим в имении отца в Белозерском. Это был наш дом, и я еще не покидала его. Родители не захотели лишаться обеих дочерей, и отправили в Петербург только старшую, я же всегда оставалась с ними и росла замкнуто, зная только родных да еще соседей по уезду, которые иногда собирались к нам по праздникам. О женихе сестры все мы были только наслышаны, я искреннее радовалась за ее счастье и мечтала когда-нибудь вот так же покинуть отчий дом в обществе блестящего офицера, который полюбит меня и сделает мою жизнь сказочно прекрасной. Наверное, так бы оно и случилось, если бы я не увидела его, не услышала его голос. Едва он вошел в комнату вместе с Наташей, и в тот миг все перевернулось в моей душе. И мне открылось, что я люблю, и что в будущем чувство это сделает меня несчастной. Ибо я поняла, что жених сестры испытывает его точно так же, как и я. Но Иван был глубоко порядочным человеком, он не мог нарушить данную сестре клятву, и вскоре они поженились и уехали вместе в Двугорское.
— Все, что вы говорите, так странно и так непохоже на барона, — растерянно промолвила Анна.
— Полагаю, он и сам не был готов к тому, что умеет любить, — снова вздохнула Сычиха. — И это сильное и мужественное сердце оказалось неготовым к столь тяжелому и продолжительному испытанию. Разумеется, он старательно скрывал свое чувство, но как-то, когда я уже жила в вашем имении, ухаживая за сестрой, она сказала мне, что подозревает в его душе сердечную рану и уверена, что не она ее нанесла. Иван ведь тогда и театром увлекся, чтобы найти выход страсти, что сжигала его, с каждым годом становясь все сильнее и мучительнее.
