— Оставь, — попросила Ада.
Я протянул ей бутылку с плещущей на донышке водкой. Вдохнул
полной грудью. Рот, горло, пищевод — все словно загорелось, налилось жгучей
тяжестью. В сознании мелькнула четкая, предупреждающая мысль: «через полчаса я
отключусь».
Я посмотрел на Аду. Она допила водку так же я — из горлышка.
И ничего, сидела спокойно, заложив ногу за ногу. Я вдруг заметил, что ноги
покрыты редкими волосиками. Несильно, да еще и старательно обесцвеченными, но…
«Что может быть страшнее волосатых женских ног? Волосатая
женская грудь.»
С грудью мы разобраться успеем.
— Ты про меня слыхала? — спросил я, чувствуя, что язык
повинуется с некоторым трудом.
Ада кивнула.
— Да. Ты Сергей-Серж. Держишь весь район, а мог бы держать и
город. Каратэист. Инструктор рукопашного боя в спортклубе.
— Что еще? — требовательно спросил я.
— Воевал где-то на юге, с сепаратистами. Был ранен в
Каспийском десанте. Учился в меде, бросил. Сейчас восстанавливаешься.
Ничего себе, известность…
— Еще, — почти закричал я.
Ада помолчала.
— Ты никогда и никому не признавался в любви. Даже тем, с
кем спал. А их было немало. Говорят, что лет пять назад, еще при Союзе, ты спас
от бандитов девушку, и полюбил ее. Она подарила тебе кольцо, которое ты с тех
пор носишь. Это оно?
Я поднял правую руку — нестерпимо тяжелую и неуклюжую. На
безымянном пальце тускло желтело кольцо. Бледной искоркой светился вдавленный в
золото крошечный бриллиант.
— Ему не нравится, — тоскливо сказал я. Голову застилал
колеблющейся туман, перед глазами все плыло. — Видишь, как оно потускнело? Я
делаю дрянь, я веду себя как свинья…
Приблизив лицо к Аде, я шепнул:
— Ты на нее похожа, ясно? Снаружи…
Ада понимающе кивнула.
— Я поняла. Ты ведь ни у кого не отбивал девчонок. Они сами
к тебе липнут.
— Ты про меня все знаешь, — задумчиво сказал я. — Давно за
мной охотилась? Я же в тебя не влюблюсь…
— Мне нравятся сильные мужчины, — она тряхнула челкой. — Те
кто сильнее меня.
— Кто подавляет твою волю… Кому хочется подчиняться. Мне
жаль тебя, Адка, — как в бреду прошептал я. Комната исчезла. Был лишь неяркий
свет, вязнущий в сигаретном дыму, и девчонка с хищными глазами. — Хочешь, чтобы
я тебя взял? Ладушки, возьму…
— Прямо здесь? — иронично спросила она.
— Да.
Я подцепил пальцами поясок на шортах, дернул.
— Снимай!
Она соскочила с подоконника. Секунду глядела на меня —
показалось, что Ада сейчас двинет мне по морде, и уйдет… А я брошусь вслед,
захлебываясь в оправданиях, в пьяной вере, что все-таки нашел ее, девчонку из
детского сна, из первой любви…
Ада расстегнула пуговицу на шортах, с треском развела
молнию. Стоптала шорты, оставшись в кружевных белых трусиках.
— Дальше! — сползая с подоконника велел я. — И блузку…
2
Зов
Я проснулся к полудню. Раскалывалась от боли голова. Во рту
пересохло, губы покрылись сухой белой гадостью.
А еще мне было нестерпимо стыдно. За избитого в ванной
парня. За пижонство с сигаретами. За опозоренного Ромку.
За синеглазую симпатягу с коротким именем Ада.
Я посмотрел на кольцо — оно казалось скорее серым, чем
желтым. Бриллиант походил на стекляшку.
— Я сволочь, — вставая со скомканной простыни прошептал я. —
Сволочь, которая держит район. Сволочь, которая учит сопляков драться, и
заколачивает на этом деньги.
По пути в ванную комнату я включил магнитофон, и квартиру
наполнил грохот электронной музыки. Старина Жан-Мишель Жарр старался вовсю.
Холодный душ. Потом — горячий: тугие струи кипятка, бьющие
из гибкого шланга. И снова — ледяная вода под предельным напором.
Я замерз и обжегся. То постанывал от удовольствия, то визжал
от боли. Потом, не вытираясь, вылез из ванны, прошел на кухню, поставил греться
чайник. Квартира была пуста — родители давно ушли на работу. Мои хорошие
родители, гордящиеся хорошим сыном.
— Я сволочь, — повторил я. — Но тебя так трудно ждать. Так
долго… Я и правда тебя люблю. Хоть и не знаю ничего, даже имени.
Залив кипятком две ложки растворимого кофе, я уселся с
чашкой за стол. Вскрыл пачку сухого галетного печенья. Есть не хотелось,
наоборот, подташнивало. Но я по опыту знал, что после еды станет легче.
Попивая кофе я украдкой посмотрел на кольцо. Металл ожил,
налился чистой янтарной желтизной. Прозрачный кристаллик, который я привык
считать бриллиантом, начал блестеть.
Иногда мне казалось, что именно кольцо не позволяет забыть
давнюю встречу в парке. Странное это было кольцо — меняющееся в зависимости от
моего настроения. Сейчас, после мысленного покаяния, оно стало нормальным,
красивым золотым кольцом. А камень поблескивал даже ярче обычного.
Гораздо ярче.
Я полюбовался переливами света на маленькой крошке углерода,
которую чудовищное давление и жар превратили из черного угля в сверкающий
алмаз.
Если кольцо было случайным подарком незнакомому спасителю,
то странная девчонка была дочерью миллионера. Вряд ли я снова увижу ее.
Наверняка не встречу никого похожего.
И все же — здорово, что она была. Смеющиеся синие глаза.
Мягкие пальцы, смывающие боль. И настойчивый вопрос: «В тебя можно влюбиться?»
— Да, — ласково произнес я, глядя на кольцо. — Да.
— Ты все еще ждешь?
— Да.
— Ты придешь, если я попрошу?
— Да…
Меня подбросило со стула. Да нет же, я соскочил сам. Я уже
не вспоминал. Не болтал сам с собой.
В гулкой тишине, особенно ощутимой после доигравшей кассеты,
я слышал ее голос. И вовсе не такой, как в мечтах — спокойный и по-детски
беззаботный. Голос дрожал, словно от страха или боли. Он был неуверенным и
тихим. И в то же время — стал тверже и серьезнее. Девочка выросла.
И вспомнила обо мне!
— Ты не боишься? Это очень далекий путь.
Я покачал головой. Наступила тишина. Голос исчез. И вдруг до
меня дошло, что она может и не видеть моего жеста.
— Я не боюсь.
Теперь я понял, откуда шел голос — из кольца. Так вот ты
какой, драгоценный подарок…
