– Давайте не будем тратить силы и время на словесную перепалку, – голос звучал убедительно, но немного театрально. – Отпираться бесполезно. Адвокат нам все рассказал. Просто скажите, что вам известно о содержании записной книжки Чернова, и мы расстанемся быстро и по-хорошему.
– Вы зря похитили адвоката и до смерти напугали Стеллу. – Я неожиданно ощутил в себе силу правоты и с достоинством распрямился на сиденье, слегка опершись на него ладонями. – Это было совершенно бессмысленно и жестоко. Могу вас уверить со всей определенностью – никакой записной книжки Чернова не существует. Это фальшивка, чья-то выдумка, игра. Нет ни сведений о тайной бухгалтерии, ни досье на друзей или врагов. Нет ничего, что могло бы вас интересовать, а тем более шантажировать.
– Вы напрасно упорствуете, – продолжал настаивать почти знакомый мне голос.
– Я говорю правду, а ее, как известно, говорить легко и приятно, впрочем, сомневаюсь, что вы понимаете, о чем я говорю. – Я даже попытался улыбнуться, не знаю, была ли видна моя улыбка из-под широкого темного платка на моем лице. – И это не я, это вы тратите время и силы на поиски того, чего нет.
– Вы так говорите, словно видели и читали этот текст…
– Послушайте, – перебил я его, – текста тоже нет. Это обман и самообман, в просторечье именуемый галиматьей.
– И все же мы хотели бы видеть эту галиматью, продолжайте работать, а чтобы вам было легче в ваших научных изысканиях, завтра же вы получите не отрывок, а весь текст мнимой, как вам кажется, записной книжки Чернова. И помните, ваши друзья живы, пока вы стараетесь им помочь.
– Что значит «живы»? – вздрогнул я.
– Неужели вы не рады? – поддел меня мой странный собеседник. – Перед тем как мы расстанемся сегодня, я передам вам фото, на котором вы увидите доказательства моих слов. Поможете нам – спасете их. Не спешите, никакой опасности вашим друзьям не угрожает. Главное, доведите дело до конца.
– А если это ничего не изменит? – Я почувствовал, что машина остановилась. – Если единственное, что мне удастся, – это подтвердить гипотезу о мистификации?
– Вы ведь ученый, – явно усмехнулся говоривший со мной человек. – Вы знаете: отрицательный результат – тоже результат… Сейчас вам помогут выйти из машины, снимут маску, и дальше вы, не оглядываясь, направитесь во двор через арку. Полагаю, вы сможете найти дорогу домой. Не пытайтесь нас искать и не дружите с милицией. Сохранение секретности – залог нашего общего успеха и долголетия.
– Зачем все это? – не удержался я от вопроса. – Нельзя было просто позвонить мне или разыскать на кафедре в академии и попросить поколдовать над текстом? Уверен, мы бы договорились о цене, и не надо было бы рисковать и кого бы то ни было похищать.
– Зачем платить за то, что можно получить бесплатно? И потом – зная, чем рискуете, вы будете сами соблюдать обет молчания, безо всякой официальной подписки о неразглашении.
– Вы негодяй. – Меня переполняли ненависть и обида на собственное бессилие.
– Это не имеет значения, я просто делаю свою работу и предлагаю тем же заняться и вам…
Глава 4. Тайна все-таки существует?
Я проснулся, но решил сразу глаза не открывать. Я давно заметил – в темноте или с закрытыми глазами думается лучше. А еще лучше при этом проговаривать свои мысли вслух, словно обмениваешься ими с невидимым, но реальным и очень внимательным собеседником. Поначалу разговор с самим собой в темноте кажется странным, и знай кто об этом, наверное, приписали бы мне раздвоение личности. Но со временем я научился не бояться осуждающего мнения этих малознакомых и отчужденных от меня «кого-то» со стороны, кого я все-таки, по-видимому, каждый раз подразумевал, представляя, что мои мифические «они» могут сказать обо мне и моем поведении. Я удалил из своих интеллектуальных установок страх перед бытовым консерватизмом и прислушался к самому себе – внимательно и отчасти с искренним удивлением.
Я понял, что мысль сказанная, в отличие от написанной, обладает большей разреженностью, а мнимый диалог придает ей гибкости. И с успехом освоив этот способ самоанализа, я даже стал применять его при подготовке к лекциям, но летучесть спонтанно произносимых фраз оказалась куда более опасной, чем я предполагал. Терять рожденные в импровизации тезисы и догадки жаль было до слез, и поэтому я завел за правило держать на тумбочке блокнот и ручку. И если мне удавалось по ходу своих воображаемых дебатов замедлить время обмена репликами и в перерыве зацепить быстрокрылую фразу, немедленно воплощенную любым почерком и в привычных мне математических значках на листке бумаги, то потом, переводя ее на общедоступный и повсеместно распространенный язык, я удивлялся тому, насколько она хороша.
Сознательно выстраивая алгоритм письменного высказывания, очень трудно в результате получить такую пронизанную светом, воздухом и свободой выражения в предельно емкой и пластичной форме Мысль, часто равнозначную откровению и почти всегда – не по возрасту и не по знаниям великую. Я для себя как-то сравнил подобный способ мыслесозидания с медитацией, которая позволяет заново отформатировать не только духовное, но и телесное бытие. Я не улетал в такие минуты к далеким звездам и не проникал в неведомое – я словно читал свод мудростей, который бесстрастно и через божественно согласованные временные интервалы листал передо мной незримый библиотекарь, кому запрещено было выносить эту книгу из хранилища и уж тем более – позволять копировать ее содержание. Я торопился за каждым перелистыванием механически запомнить хотя бы что-то из увиденного, не успевая прочитать, не то что осмыслить. И это не было воровством – мне было позволено прикоснуться к истине, но что из открывшегося мне останется со мной – зависело только от меня, от моего умения удержать в памяти хотя бы сколько-нибудь целостные фрагменты из единого, непрерывно излагаемого свыше текста.
Некоторые называют это озарением, я – чтением с листа исторической памяти. Мне несвойственно мистическое поклонение перед загадками природы и человеческой психики. Тайна, по моему твердому убеждению, – это то, что просто принадлежит другому уровню познания. Хочешь раскрыть ее – вставай и поднимись выше. Или пройди дальше. Спустись глубже. В любом случае – сделай шаг в ту сторону, которая кажется тебе непознаваемой. Без священного трепета и замирания сердца, но не забыв надеть хорошенько вымытую обувь, чтобы пыль прошлого не помешала чистоте восприятия нового.
Я знаю, что логика – не панацея, но навык объяснения помогает видеть не только анализируемый объект, он обнаруживает недостатки в самом истолковании. Проговаривая приходящие ко мне мысли вслух, я вдруг находил какие-то из них пустыми или нелепыми и тут же с легкостью о них забывал – без смущения, как я мог такое подумать, без ужаса, как такое могло прийти мне в голову. Но иные заставляли замереть в предвкушении открытия, и надо было только не позволить себе расслабиться и успеть записать. Иногда приходили и те, от которых я вздрагивал. Гнаться за ними, цепляться за них было наивно и просто бессмысленно – вместе с ними уходило все, что их окружало, они впитывали в себя мир моих мыслей, как черная дыра. Мне оставалось единственно ждать, когда она коллапсирует до своего предельного значения и породит следующую жизнь, которая принесет с собой и новые вопросы, и новые ответы. Главное – не знать то, что произойдет, а понимать, что это все равно произойдет. И уметь ждать – без паники и спеси, не позволяя неизбежному парализовать твое желание знать.
