И все-таки любая вода чудотворна. Казалось бы, душ, а выходишь, словно заново народился на свет. И тихо, так тихо…
– Игорь, это снова Олег. Извини, что опять беспокою, но это очень важно. Не хотелось бы по телефону. Я надеялся, что увижу тебя на юбилейной встрече одноклассников, но ты не пришел. Конечно, бывает. И все же – запиши мой номер (диктует), я буду ждать твоего звонка. Дело о жизни и смерти, а еще этот шифр, эти цифры… В общем, приедешь – дай знать о себе.
Именно по этой причине я не поехал на встречу. На самом деле конференция в Новосибирске не была профильной, и я немного доработал свое сообщение, чтобы приблизиться к теме, – пришлось кое-чего подчитать, что-то подтянуть из цитат и положений. Просто мне был нужен предлог для отъезда – скрываться и не отвечать на звонки с приглашением было бы глупо. И потом, я не раз замечал: стоит кому-то сказать, что уехал, и ты обязательно встретишься с ним или столкнешься с кем-то из общих знакомых, и будет неловко. А мне не хотелось бы выглядеть не по возрасту и не по статусу глупым.
Я не жажду сердечных объятий бывших соседей по парте, по классу. Знаю, что каждый из них в этой жизни добился многого, но наше общее прошлое не волнует меня. Я не плачу по умершим и не скорблю по былому. От отца я принял к действию единственно верную заповедь: жизнь – это будущее, реального прошлого не существует, как не существует и реального настоящего, потому что в соотношении с будущим оно – всегда прошлое и то, что происходит сейчас, уже произошло. Вчера важно для тех, кто не хочет жить будущим, кто боится его. Всегда проще проживать то, что уже случилось, и не всякий находит в себе мужество, чтобы жить тем, что еще не произошло, что тебе неизвестно и что тебя еще ждет.
Я никогда не поддерживал связей с одноклассниками, я не следил за карьерой своих однокурсников, мне не важно, кем станут мои студенты. Это их жизнь, это их выбор, и если кто-нибудь попытается убедить меня в том, что я повлиял на него, я не поверю. Человек одинок по определению – от рождения до момента ухода, и я принимаю эту данность как естественную форму существования любого из нас в этом мире. Некоторых людей она пугает, и поэтому они обрастают друзьями и семьями, обзаводятся детьми и внуками, стараются продлить себя в других. Но это невозможно – мы единственны и неповторимы, каждый из нас исключителен. Этим стоит гордиться, это стоит беречь. И я берегу. Знаю, меня за глаза называют мизантропом. И пусть называют. Потому что невежды. Мизантропы не любят людей, мне же остальные люди попросту безразличны, мне довольно меня самого и тех, кто возникает по ходу течения моей жизни, не изменяя его…
Хорошо для эссе, надо бы записать. Как Олег раззадорил меня, почти разозлил! Неужели ему не понятно: если я не отвечаю, значит, не хочу отвечать? Не могу, не должен. Еще на выпускном мы договорились – без продолжения. Сосед по парте остался за партой той школы, из которой нас только что проводили во взрослую жизнь. Будет скучно – давай созвонимся, поболтаем, если будет о чем. Никаких приглашений на рыбалку, никаких семейных уикендов, дел по дружбе и рекомендаций от имени. Друг – это тот, у кого нет к тебе предложений, советов и общего бизнеса. Деньги неизбежно встают даже между родными людьми. Ближе всех тот, кому ничего не должен и с кем не выпивал в тесной компании и на брудершафт.
Олег сначала смеялся, думал, что я шучу, что это так – игра в самостоятельную и независимую личность. Но потом и сам понял, насколько я был прав. Первое время он звонил каждый день – говорили о вступительных экзаменах, о первых занятиях, о новых девчонках, о педагогах, о том, что серьезная учеба требует полной самоотдачи, что на все остальное остается слишком мало времени. Я тоже звонил – после маминых напоминаний о том, что давно ты с Олегом не говорил. Но с каждым разом звонки с обеих сторон становились все короче и случались все реже. Встретились мы, лишь защитив свои дипломы, на пятилетии школьного выпускного. И даже тогда говорили только об аспирантуре и будущей кандидатской. Олег оказался настойчивей – он звонил еще несколько лет, по утрам в каждый праздник, я по голосу слышал – он думал, что я не один, торопился с пожеланиями для меня и родителей, потом перезванивал им, а они сообщали, что я не в Москве. И он верил, как и они верили мне. А я заходил поздравить Анну Петровну и потом на весь день запирался в квартире, выключив телефоны, иногда – телевизор, и отдыхал от людей.
Я прочитал у известной певицы – перед спектаклем, особенно перед премьерой, она по неделе молчала и даже с мужем и детьми объяснялась одними жестами. Берегла свой рабочий инструмент, свой голос. Мой инструмент – моя голова, она устает не от работы – от постороннего шума и неполезного общения: от разговоров вне темы, от болтовни просто так, от случайных встреч и обязательных выходов по протоколу. Иногда мне бывает просто некогда сосредоточиться, и вне дома мне постоянно кто-нибудь или что-то мешают думать. А для меня только это и имеет смысл – созидание мысли и ее воспроизведение. Окружающим в массе своей это трудно понять. Обо мне говорят – эгоист, эгоцентрик, избалованный профессорский сын.
Я однажды попытался объяснить одному человеку, что думать – непросто. Глеб работал простым монтировщиком сцены в известном театре, его сбила машина, после удара он выжил и приобрел новый дар – стал домашним психологом. Говорят, что к нему за советом даже звезды ходили. С ним меня повстречал знакомый редактор и, памятуя о моих моделях мотиваций, попросил натаскать неофита на логику рассуждения и изложения – он сказал, что у парня талант и сейчас его книги могли бы пойти. Я подумал и решился на эксперимент – научил монтировщика думать. Через три месяца Глеб позвонил мне однажды глубокой ночью и горестно заскулил в трубку – оказалось, он почти перестал спать, он все время думал и у него никак не получалось контролировать этот процесс. Я посоветовал выпить снотворного. Глеб сказал, что от таблеток голова болит больше, чем от водки. Выпей, пожал я плечами. Через полгода Глеб спился и слег, он, кажется, до сих пор пребывает в одной из известных и недешевых клиник за гонорары – мой приятель-редактор «причесал» его книги, и теперь они очень в ходу.
Мы остались с Олегом друзьями. Наверное, прежде всего потому, что школьная дружба отныне уже была в прошлом и не мешала нам жить в нашем будущем. Независимость помогла избежать очень многих проблем. Я слышал не раз, как отец в сердцах говорил, что не смог отказать старинному другу и теперь не знает, куда бы сплавить никчемного аспиранта, какие слова подыскать для бездарной статьи. Однажды я тоже поддался искушению и дал рекомендацию однокурснику, который должен был заменить меня в какой-то комиссии. Лучше бы я этого не делал и – больше не делаю. Не заменяю никого и не отдаю свое. Пусть мне никто не должен, но и я не должен никому. Чистота эксперимента – достаточное условие правильных результатов.
И зачем только он позвонил! В его тоне я услышал волнение, совершенно несвойственное Олегу. Он – юрист и прагматик. И не в его привычках отвлекать меня по пустякам. А уж тем более – проявлять завидную настойчивость и почти школьное упорство. Он хотел меня удивить? Это точно ему удалось. Четыре звонка за пять дней! Представляю, как разрывался бы мой мобильный, если бы я не ввел правило оставлять его дома. Уезжая, я ничего не терял – все заранее было согласовано и рассчитано, проведены все встречи, прочитаны все лекции. Перед каждой командировкой, перед отпуском я подводил итог делам – ничего на потом, когда я вернусь. А когда я вернусь?.. Это классика шестидесятых, это наш образ мыслей, наш способ сохранить свежесть восприятия будущего, не предсказывая его. Горизонт должен быть чистым, и поэтому ничто не может помешать возвращению в новую жизнь – в мое настоящее завтра.
