Мы останавливаемся. Я продолжаю хохотать. А она вдруг строгим учительским тоном порицает меня:
— Нельзя так, Таня. Педагогика сотрудничества развивает в детях чувство ответственности.
Я досадливо машу рукой и крадусь к углу, чтобы выглянуть и посмотреть, что делает Динамит, и натыкаюсь прямо на него. Я вздрагиваю и… просыпаюсь.
Несчастный муж на экране телевизора уже давно вылез из могилы и начал активную деятельность по подготовке коварной мести своей неверной ветреной жене.
— Фу-у! — Я села на диване и потрясла головой. — Кошмар! Приснится же такое. Чушь какая-то.
Пошла на кухню. Закурила.
— Хм. Ерунда! Шизик-Физик-Динамит, — и усмехнулась. И тут моя рука с сигаретой застыла над пепельницей. А свободной левой я звонко шлепнула себя, родную, по лбу.
Шизик-Физик-Динамит. Шефеде! Господи, как, оказывается, все просто. Почему я раньше не догадалась? «Шафэдэ». Вот как должно было звучать правильное название букв. Но станет ли девчонка обращать внимание на то, как правильно произносить букву Ш? Я и сама говорю «шэ». — Даже благозвучнее, на мой взгляд.
Если Роман Николаевич приходил к Тане Гавриловой домой заниматься, то он вполне мог видеть свинцовые шарики, один из которых шантажист рекомендовал положить в коробку с долларами.
Я кинулась к телефону и набрала номер своей подруги Ленки-француженки. Обычно она меня из постели вытаскивает, вот сейчас и мы отомстим за ее подлое поведение.
— Кто? — проворчал недовольный Ленкин голос.
— Лен, извини. Я тебя, наверное, разбудила. Но мне очень надо с тобой поговорить.
— А-а! — Ленка сладко зевнула. — Это ты, что ль, Тань?
Я тут же себе представила, как подруга стоит у телефонного аппарата босая, поджав одну ногу и ерошит и без того взлохмаченные волосы.
— Ну а кто ж еще?
— Ой, — она опять зевнула, — погоди. Дай немного проснуться.
— Лена, я обещаю, что ты сейчас проснешься. Возможно, Роман Николаевич, Динамит, и есть тот самый убийца и шантажист в одном лице.
Не знаю, как у нее трубка из рук не вывалилась.
— Ты с ума сошла, Таня! Случаем, не выпила лишнего?
— Я вообще не пила, да будет тебе известно. Ты лучше мне скажи, у Романа Николаевича сердце здоровое?
— Чего? — Ленка не могла понять, как можно связывать больное сердце с убийством и шантажом.
— Он корвалол пьет?
— А-а, ты во-от о чем, — в голосе подруги я уловила иронию. — А ты спроси сначала, кто из учителей без корвалола обходится? Я его тоже иногда литрами хлебаю, так что корвалол — не довод. И за что он мог убить Елизавету Ивановну, если он с ней даже не знаком?
Насчет корвалола она, конечно же, права. Я как-то не приняла во внимание, что учителям молоко бы неплохо было давать за вредную работу. И корвалол бесплатный в придачу к элениуму. А насчет знакомства… Кто знает? А вдруг дорожки Романа Николаевича и Елизаветы Ивановны все же пересеклись?
В принципе, взбодренная появлением новой, «гениальной» идеи, я действительно упустила некоторые несовпадения и несуразности, просто не заметив их с первого взгляда. Если Таня узнала, кто ее шантажировал, то она могла заявить в милицию или рассказать матери. Но этого не произошло. То же самое и с Елизаветой Ивановной.
Однако я совершенно точно знала, что в моем открытии что-то есть, а значит, надо все проверить. Тщательно. Чтобы потом не было мучительно больно и стыдно за свою недальновидность. Надо проверить и в случае несостоятельности версии отбросить ее, как отбрасывают шелуху от семечек. Необходимо отделить зерна от плевел.
— Ладно, Лен. Ты пока никому ни слова. А я разберусь. Ты мне вот еще что подскажи: не болел ли Роман Николаевич гепатитом «А»?
Ленка хмыкнула:
— Ну ты даешь!
— Ясно. А его группу крови, случайно, не знаешь?
Она опять фыркнула.
— И с этим ясно. Тогда скажи мне, в какой поликлинике вы проходите медосмотр?
— В СПЗ, разумеется.
Разумеется. Это для нее «разумеется». А мне откуда знать?
— Фамилию-то, адрес и год рождения хотя бы знаешь?
— Это знаю. Мне, когда у нас профорг заболел, поручили однажды больничные листы оформлять.
Ленка выдала интересующую меня информацию. Фамилия у тридцатилетнего Романа Николаевича оказалась громкой, как у забавного киногероя из старой комедии: Огурцов.
— Ладно, Лен, спи спокойно. И виду завтра не подавай, что я тебе такое рассказала.
— Могла бы и не предупреждать, между прочим. Я глупые сплетни не распространяю. И ни капельки не…
Я не дала ей договорить:
— Спокойной ночи. До завтра, — и положила трубку.
Теперь я уже не могла уснуть, не выяснив группы крови Динамита. Я влезла в джинсы, натянула свитер, взяла ключи от квартиры и машины, фонарик и вышла в прохладную темноту.
Сейчас, пока ночь и пока в поликлинике хозяйничает «ночной директор», проще выцарапать медицинскую карточку Динамита и почерпнуть необходимую, как воздух, информацию.
* * *
Когда я постучала в стеклянные двери поликлиники СПЗ, шел первый час ночи. Стучать пришлось довольно долго. Крепко, однако, спит бесстрашный страж этой цитадели. Но мое упорство, как известно, непобедимо. Внутри зашаркали, закашляли.
Старческий голос из глубины фойе проскрипел:
— Кто тама?
— Это из милиции, дедушка.
Мужчина старческой шаркающей походкой медленно плелся к двери, не переставая ворчать:
— Из милиции. Щас че хошь наговорят. Только слушай. И из милиции, и из КГБ.
Он вплотную приблизился к двери и завершил свою речь словами:
— Ты документ покажь.
Я достала липовые корочки, предусмотрительно захваченный фонарик. Посветила им в раскрытые корочки.
Дед отодвинул засов и впустил меня:
— Что случилось-то, сердешная? Убили че ли кого?
— Убили, дедуль, — я прошла в вестибюль. — Где тут у вас свет включается?
— Щас-щас, милая. А телефон вон на стене висит. Ты ж позвонить, наверное?
— Нет, дедуль. Мне надо…
И я объяснила дедку, что мне необходимо сделать.
— Да ты што?! А вдруг че потеряешь или не туда, куда надо, положишь, мне ж несдобровать.
Я извлекла из сумочки сторублевую купюру и протянула ее деду.
— Это вам за добрую душу и за помощь милиции в поисках преступника. А про то, что я приходила и искала, можно никому не говорить. И я не скажу. Так никто и не узнает.
