— Том? Что-то не так?
Бэль не понимала, почему Том решил ехать тем же поездом, что и она, и даже поменял билет, чтобы оказаться рядом с ней в первом классе. Зачем ему понадобилось отправляться вместе с ней, если у него зверское настроение и он всю дорогу молчит, погруженный в свои мысли. Переживает, наверно, из-за вчерашнего?
— Не бойтесь. Том, ничего с ним не случится.
Но Квинту было решительно наплевать на Фреда с его чувствительностью и расстройством, наплевать на весь этот маскарад, на бури, которые сотрясут семью Манцони в ближайшее время. Годами он ловил ее папашу, потом охранял, сопровождал, обихаживал и даже замешал, когда собственные дети его устыдились. Манцони — это и его ссылка, разлука с Карен. Манцони — самая большая его победа и его проклятие. А теперь еще одно гангстерское отродье, Джерри Костанца, может уйти у него прямо из-под носа, помешать его крестовому походу против организованной преступности. За ночь Том не нашел никакого выхода, но он просто обязан был его найти. Провал — единственная роскошь, которую он не мог себе позволить.
Противоречивые решения крутились у него в голове, раздирая его на части. То, что подсказывала интуиция, запрещал устав, то, что нашептывал инстинкт, отказывался принять разум, подсознание же толкало его на поступок, против которого восставало нравственное чувство. И все же непреодолимое желание рискнуть победило.
— Бэль, вы слышали когда-нибудь о Мауро Сквелье? Капо из Палермо, связанный с кланом Пользинелли из Бруклина?
Бэль удивилась, услышав, что он называет какие-то имена, к тому же еще и мафиозные.
— Сквелья? Когда я была маленькая, о нем говорили как о каком-то памятнике древности — что-то вроде фараона. Он еще жив?
— Он подключен к аппаратам искусственного дыхания и кровообращения. Уже назван его наследник. Но семья Пользинелли хотела бы, чтобы это был кто-то другой, а потому страсти по обе стороны Атлантики накалились до предела.
Бэль впервые слышала от Тома подробности его деятельности в Федеральном бюро. И какие подробности!
— Джерри Костанца из клана Пользинелли отказался ехать в Палермо для улаживания конфликта, а Джакомо Реа, представитель Сквельи, не принял приглашение явиться в Бруклин.
Том уже не мог остановиться, Бэль же не решилась спросить его: Зачем вы мне все это рассказываете?
— После долгих переговоров, которые длились нескольких месяцев, оба согласились проделать часть пути и встретиться на нейтральной территории. Свидание состоится в ближайший четверг в Париже.
— …?
— Главная беседа пройдет при закрытых дверях в апартаментах Костанцы в «Плазе». Потом они пойдут ужинать в ресторан отеля, и около полуночи Джерри вернется к себе в номер. Он никогда не меняет своих привычек.
На какой-то миг она испугалась, что отец снова взялся за старое и совершил какую-то глупость, которая скажется на них всех.
— За ужином Костанце захочется женского общества. Обычно вне дома он обращается в лучший эскорт-сервис страны, где в данный момент находится. Ему присылают одну-две девицы, самых красивых и разговорчивых; он разыгрывает перед ними роль этакого патриарха — эрудита и соблазнителя, а потом за кофе благодарит за компанию и идет спать. Девицы получают бабки, каких никогда не получали за ужин в шикарном ресторане, и еще до полуночи тоже укладываются — в свою постель с пультом от телевизора в руках. Госпожа Костанца в курсе привычек мужа и считает их совершенно безобидными.
Бэль начала сомневаться, что дело касается ее отца.
— Если бы все шло по плану, вместо такой девицы в четверг Костанцу развлекала бы специальный агент Миранда Янсен, но эта кретинка умудрилась сломать ногу.
— Том, вы правда хотите меня попросить о том, о чем я думаю?
— Разве я вас о чем-то попросил?
— Да, прикинуться шлюхой ради ФБР! Я правильно поняла?
— Как я могу предлагать это вам — дочери Манцони?
«Дочь Манцони». Если бы он хотел сказать ей, что у нее больше данных, чем у Миранды, для выполнения такого задания, он сделал бы это именно так.
— Вы хорошо меня рассмотрели, Том? Я? Undercover?
[16]
— Повторяю еще раз: я ни о чем вас не просил, и, даже если бы вы согласились занять место Миранды, не имел бы права взять вас на эту роль. С чего вы решили, что обладаете такими данными? Да, у вас именно та внешность, что нравится Джерри, вы отлично знаете мафиози, говорите по-английски, по-французски и понимаете исконный сицилийский диалект.
Схватив сумку, Бэль выбежала из купе. Как Квинт, защищавший их все это время до паранойи, мог предложить ей такое? На Лионском вокзале она ускорила шаг, чтобы оторваться от него, но его рука легла ей на плечо.
— Я не могу дважды предать своего отца за такой короткий промежуток времени: первый раз, называя вас папой, второй — согласившись работать на его злейших врагов.
— Если вы захотите встретиться со мной до четверга, я в Париже всю неделю.
Бэль почувствовала себя вдруг страшно одинокой посреди толпы: ни семьи, ни друзей, никого, кому можно было бы доверить тайну семьи Манцони, которую она не переставала носить в себе.
* * *
Меньше чем через час она лежала в объятиях Франсуа Ларжильера на его драгоценном ковре, не привыкшем к такому обращению. После бурной встречи они застыли в молчании, тесно прижавшись друг к другу. Ей вдруг стало жалко невинности их первого периода, которой, казалось, не будет конца.
Тем временем Франсуа медленно высвободился из ее объятий, оделся и принял нравоучительный вид. Бэль не успела даже испугаться, как он завел свою обычную пластинку: он собирался в очередной раз доказывать ей, что их отношения обречены на провал. Почему все мужчины в ее жизни такие извращенцы? Отец, Том Квинт и самый ненормальный из всех — Франсуа Ларжильер.
Под видом восторгов и комплиментов он принялся за единственный недостаток Бэль. Ее красоту. Ее невозможную, неизменную, чрезмерную, беззастенчивую красоту. Он считал своим долгом сказать о ней все, что думает, — наделить смыслом, а потом этого смысла и лишить.
— Красота любит только саму себя!
Как можно быть таким несправедливым? Бэль никогда не почитала себя за икону. Глядя на себя в зеркало, она единственная не замечала этой светящейся ауры, которую все воспринимали как сияние божества.
— Красивые женщины начинают жить по-настоящему только лет в сорок…
Почему он так тяжело переживает ее красоту, вместо того чтобы наслаждаться и гордиться ею? Чего он боится? Что ему грозит?
— Девочки, которым все время твердят, что они красивые, в конце концов начинают в это верить…
Он несколько раз употребил слово «создание», не умея определить ее иначе, и упрекнул в жадности, с которой она всегда ищет солнце и в конце концов всегда его находит. В заключение своей обвинительной речи Франсуа Ларжильер сказал, что никогда женщина его мечты не станет женщиной его жизни, потому что это неслыханно, этому нет прецедентов ни в реальной жизни, ни в какой другой, потому что это против всякой нормальной логики.
