— А эти баклажаны, их кто-нибудь пробовал?
На данный момент никто. Франсису Брете было поручено пойти и разобраться самому. Напрасно он пытался любезничать, говоря, что места всем хватит и что надо поддерживать такие маленькие заведения, — Магги сразу прочитала в его взгляде страстное желание увидеть ее поверженной. Она пригласила его на кухню, где предложила порцию баклажанов. Он прожевал ложку и, торопливо проглотив, заявил: Это вкусно, но публике такое не нравится. Вы сейчас пользуетесь феноменом любопытства, но через какое-то время ваши продажи начнут падать, и никто не будет в этом виноват. Законы рынка, мадам Уэйн.
Его визит не застал Магги врасплох. Она сама ввязалась в это состязание, когда обустраивалась на улице Мон-Луи. Ее сочли сумасшедшей, когда она решилась открыть свое предприятие напротив такого гиганта общепита, гиганта, при рождении которого она присутствовала тридцать лет назад, когда вечерами ездила с приятелями в Нью-Йорк на танцы. Она наблюдала открытие самого первого ресторана на Мерсер-стрит и помнила первую его рекламу по телевизору: огромная пицца, которой радуется огромная же семья, и логотип, ставший с тех пор неотъемлемой частью городского пейзажа. Те, кто знал, что такое настоящая пицца, начиная с итальянцев и выходцев из Италии, обходили это место за километр, что не помешало колоссу взойти на трон и властвовать над миром фаст-фуда. Теперь он состоял из двенадцати тысяч ресторанов по всей планете и каждый день открывал новый. Каким же образом удалось отважной Магги затмить своими баклажанами этих, напротив, как называла их Клара?
Франсис Брете вышел после встречи с ней убежденным в огромном коммерческом потенциале баклажанов. Не прошло и двух месяцев, и в их меню, наряду с пиццами, жареными куриными крылышками, салатами из «пасты» и ореховым мороженым, появилась лазанья из баклажанов с пармезаном. Команда «Пармезана» не удержалась и попробовала ее, больше из любопытства, чем из страха конкуренции. Это оказался чисто промышленный продукт: баклажаны были водянистыми, поскольку их не подвергли должной обработке, томатный соус — кислым, поскольку его недостаточно долго тушили, а запеченный пармезан — сильно разбавлен эмменталем. Уже этих трех пунктов было достаточно для оценки. Вынутое из лотка, это имело оранжевый цвет, не пахло ничем, кроме жира, и на вкус не представляло собой ничего особенного. Цена за порцию — четыре с половиной евро — была просто немыслимой, учитывая крайнюю невкусность продукта. В рассованной по всем почтовым ящикам рекламной листовке приводился список питательных веществ, содержащихся в баклажанах, а само блюдо было без зазрения совести объявлено диетическим: вегетарианская лазанья.
Долгие годы находясь рядом с гангстером, вся жизнь которого была подчинена жажде наживы в самой крайней степени, Магги была отлично знакома с логикой максимальной выгоды. Но она не понимала, как магнаты пищевой промышленности могут тратить столько сил и энергии для создания такой гадости. Сколько инженеров трудилось над этим новым продуктом? Сколько новых машин пришлось изобрести, чтобы оптимизировать его производство? Сколько ученых работало над его искусственными составляющими, всеми этими усилителями вкуса и эмульгаторами, восполняющими недостаток натуральных продуктов? Сколько художников и редакторов корпели над рекламой, чтобы придать тошнотворной мерзости окраску лакомства и навесить на эту катастрофически калорийную штуку ярлычок «сбалансированности», чтобы найти наилучший шрифт для слов «здоровый» и «вкус», адресованных публике, давно позабывшей их значение? Магги поражалась, сколько усилий и изобретательности было направлено на достижение единственной цели: превратить деньги в жир, а затем жир — обратно в деньги. Но крестовый поход против столь эффективного цинизма в искусстве перераспределения масс и маркетинга был ей не по плечу. Она вела другую битву, в совершенно противоположном направлении: «Пармезан» стал наивным выражением ее стремления к добрым делам и потребности в товариществе, а ни то, ни другое не имело цены.
* * *
Бэль находила Франсуа Ларжильера невозможным и иногда так ему и говорила: «Франсуа Ларжильер, вы совершенно невозможны», повергая его этим в безумную радость. Он был старше ее на десять лет, жил один, не имел привязанностей и мог совершенно свободно распоряжаться собой. Бэль знала за ним один-единственный недостаток — нелюбовь к реальной действительности. Когда Бэль была на него сердита, она называла его английским словом nerd, значение которого Франсуа пришлось искать в словаре: социально-ущербный человек, увлекающийся наукой и техникой.
В юности он прошел курс прикладных наук, чтобы, по его выражению, понять механизмы живой природы. Он обнаружил в себе настоящий талант к информатике и стал специализироваться на искусственном разуме и на контактах человек-машина. Один издатель видеоигр заказал ему как-то новый симулятор боевых ситуаций, но Франсуа скоро наскучила банальность выпускаемой им продукции, и он решил посвятить все свое свободное время созданию собственной видеоигры. По прошествии нескольких сотен дней, перемежающихся чрезвычайно короткими выходными, он ощутил готовность представить миру MIND — Man Interaction Neuronal Designer— игру он-лайн, которая получила немедленное признание и которую он продал своей фирме за один процент от суммы общей прибыли.
Став богатым человеком, Франсуа смог позволить себе зажить новой жизнью, в отрыве от окружающего мира, вне времени, вдали от бесчинств представителей рода людского. Он редко покидал свою двухэтажную квартиру, окна которой выходили на Люксембургский сад, поздно просыпался, начинал свой день в собственном тренажерном зале, затем по Интернету покупал все, что надо. Он общался по электронной почте с друзьями — которых становилось тем меньше, чем реже он с ними встречался, — а большинство его деловых встреч проходили тут же, перед экраном, в виде видеоконференций. Затем, уткнувшись носом в компьютер, он занимался усовершенствованием своего MIND, выпуская каждые два года новую версию. Вечером он заказывал по телефону ужин, обращаясь в самые дорогие фирмы, после чего снова принимался за работу, часто засиживаясь до глубокой ночи, или же закрывался в собственном кинозале, чтобы посмотреть фильм на экране, не меньшем, чем в настоящем кинотеатре. Отправляясь спать, он молил небо, чтобы следующий день оказался таким же восхитительным, как прошедший.
— Это может длиться очень долго, — говорила ему Бэль. — Учитывая вашу физическую форму, ваше питание, отсутствие стрессов и очень небольшой риск автоаварии, вы можете побить все рекорды долголетия.
Бэль не упускала случая сообщить Франсуа о своем отвращении к информатике вообще и к новым технологиям и видеоиграм в частности. В течение долгих лет ее брат Уоррен, возомнив себя воином будущего и сражаясь с монстрами исключительной жестокости, колошматил кулаками по клавиатуре, находясь на грани эпилептического припадка. Увлечения задержавшихся в развитии детей, повышенная агрессивность, искусственные эмоции — она видела в этом деградацию человечества, обработку мозгов посредством машины, отказ от обыденной жизни ради безумных ментальных проекций. Ларжильер, не покидавший больше своего мира, был тому живым доказательством.
