Следующий коридор, наоборот, был проморожен, так что ледяной воздух обжигал легкие.
Капитан-техник, бежавший рядом со мной, подвернул ногу, упал, взвыл от боли, со стоном выругался. Теперь он сам двигаться быстро не мог. А впереди уже закрывалась очередная диафрагма, стремясь отсечь очередной выведенный из строя участок коридора.
Я подхватил капитана.
– Нога, – прошипел он. – Не могу… Я взвалил его на плечо и поволок вперед. Он был не очень тяжелым.
– Сейчас отрубится весь сектор, – простонал капитан-техник.
– Ничего…
– Брось меня…
Начиналась излюбленная патриотическими стереосериалами тема – брось меня, друг. А я не брошу.
– Спокойствие, – хмыкнул я и еще резче устремился вперед. Когда проход почти затянулся, я просто прыгнул вперед и упал на мягкий пол, умудрившись не переломать кости себе и капитану, который зашипел от боли, навалившись на меня сверху. Я поднялся, подхватил его и двинул дальше.
Мы очутились в круглом помещении с плоским низким, сияющим мерным желтым светом потолком. Сюда выходили четыре коридора. Три из них уже были отрезаны.
– Попали, – прошипел капитан-техник, видя, что закрывается черной диафрагмой спасительный проход, ведущий к палубе и ангарам со спасательными шлюпками.
Я ударился ладонью о металлопластик затянувшегося прохода и зашипел от боли и обиды.
Компсистемы отрезали коридоры и сектора без всякой жалости, не считаясь с потерями, не выжидая. Они отлично были выучены арифметике – лучше потерять одного, чем всех. Люди отсекаются, как ненужные малые величины, списываются в расход в бухгалтерии войны. Компьютеру хорошо, ему незнакомы муки совести. Человеку с такой работой просто не справиться.
– Все, отрезали. Мы погибли, – капитан-техник опять застонал. Похоже, он был заправским нытиком. Я прислонил его к стене.
– Шарх побери, – он ударил кулаком по стене.
– Спокойно, капитан. Спокойно…
Я прикрыл глаза. Сердце стучало напористо и часто. И во мне будто что-то рвалось наружу.
И тут я четко увидел картинку. Нечто похожее на «объем», который возникает перед глазами в контактшлеме. Цепочка огоньков. Меняющийся узор разноцветных светящихся линий. Странные, меняющие форму или застывшие бетоном «скульптуры». Я сначала не понял, что это такое. А когда понял, мысленно приказал себе не впадать в ступор, а использовать свалившийся шанс.
Я прижмурился и усилием воли, почему-то решив, что мне все по силам сегодня, попытался замкнуть две светящиеся полосы. Они не сдвинулись.
Я напрягся. Внешне это ни в чем не выражалось, если не считать выступившего на лбу пота. Сил требовалось столько, будто я тягал груз эдак килограммов в двести. И никакого видимого эффекта.
– Что с вами, лейтенант? – озаботился капитан-техник.
– Помолчите, – бросил я резко.
Опять я попытался свести треклятые линии… Они дрогнули. И поползли друг к другу. Замкнулись. Треск…
– Ох, – воскликнул капитан-техник, глядя, как открывается проход.
Тут светящийся до того ровным светом потолок замигал. Становилось темнее. И воздуха все меньше…
– Давай, – я подхватил под мышки капитана-техника и поволок.
Перед нами открылся узкий эвакуационный ангар с пятью спасательными шлюпками, стоящими на пусковых магистралях магнитных разгонщиков.
– Возьмите, – приказал я лейтенанту-медику, который стоял у ближайшей шлюпки.
Тот вместе с сержантом из интендантской роты подхватил капитана и поволок к шлюпке.
В шлюпки в предельном темпе рассаживались те, кто уцелел. Тянуть резину резона не было. Воздух уже начал разряжаться, и я провел рукой по неудобному ошейнику на шее, вздулся пузырь вокруг моей головы, и прозвучал голос компа комбеза:
– Система жизнеобеспечения изолирована Все, можно гулять в открытом космосе, правда, не слишком долго Передо мной была спасшлюпка номер пять – это номер счастливый для меня. И, кстати, по расписанию эвакуации эту шлюпку должен вести именно я.
Ворвавшись в кабину, я увидел, что Талана уже устроилась в правом кресле. Пока все шло гладко, как и положено по варианту «15».
– Корабль рассыпается, как песочный замок в ураган… Думала, что ты не успеешь, – спокойно произнесла она.
– Успел, – я перевел дыхание. В голове гудел колокол. Дыхание я никак не мог восстановить. Меня выбила не столько пробежка с капитаном на плече, сколько борьба с дверью.
Я дезактивировал «пузырь» комбеза, вздохнул полной грудью воздух и нацепил контактный шлем. Привычно вошел в контакт с компом шлюпки. Так, все системы работают нормально. Из тридцати положенных по расписанию человек на борту восемь. Остальные отрезаны в раскаленных до красна или промерзших коридорах, в которых с каждой секундой все меньше воздуха.
Створки ангара раздвинулись, открывая черноту космоса. Прямо перед носом нашей шлюпки висел в воздухе на треть съеденный тенью голубой диск Дарны.
– Пошли, – кивнула Талана и сорвала шлюпку с места. Она вывела ее в пространство по широкой дуге.
На экране было видно, как от корабля отваливают десятки шлюпок, унося тех, кто спасся.
Я перевел дух. Дрожь поднималась откуда-то из глубины живота и растекалась по всему телу.
– Не расслабляйся, – прикрикнула Талана.
Цифры менялись перед глазами. И вдруг поползла змеей красная полоска. Она означала, что радоваться рано. Если сейчас рванет реактор «Бриза», то нас накроет волна…
А реактор начинал разваливаться. И мы не успевали отойти на достаточное расстояние.
– Держись, – крикнула Талана. Уф, резко она вдарила! Перегрузка такая, что, казалось, я размажусь в блин. В глазах меркнет. Веки весят тонну. Кожа сползает со лба и щек и уходит назад…
Пятно, означавшее наш линкор, мигало все чаще и угрожающе. Корабль доживал последние мгновения – торпеда угодила прямиком в кварковый реактор, который тут же пошел в разнос.
Ну же. Доли секунды до взрыва…
Когда реактор рванул, внутри моего шлема светилась зеленая полоска – мы на безопасном расстоянии.
Талана положила истребитель на прямой инерционный курс. Перегрузка отпустила.
– Вырвались, – произнесла Талана, снимая шлем…
– Отбой. Учебная тревога завершена, – послышался голос адмирала. – В пятнадцать-ноль командирам подразделений – в звездный зал на подведение итогов.
– Кстати, вырваться удалось немногим, – сказал я.
– Тем, кто привык выживать, – усмехнулась Талана.
– Штабные издеваются. С каждой тревогой условия становятся все жестче.
