— К сожалению, Танюша, я не могу преподнести это вам в качестве подарка. Колье — один из ценнейших экспонатов моей коллекции. Но мне очень хочется, чтобы на сегодняшнее мероприятие вы надели его, оно очень подходит к вашим глазам.
У меня от восхищения перехватило дыхание. Я представила, сколько может стоить такая вещица — не дешевле загородного дома. Максим помог мне надеть колье, и мы отправились в Тарасовский художественный музей.
В зале перед входом на выставку уже собралось много народу. Представитель музея произнес торжественную речь. Затем с ответным спичем выступил гость из Дрездена. В это время я разглядывала толпу приглашенных. Причем разглядывала не без опасений. Конечно, Дору в Тарасове не знали. Но вот Татьяну Иванову… Хоть я и не вращалась раньше в высших художественных кругах, сюда вполне мог затесаться кто-нибудь из тех, кто знал меня. Но, к счастью, единственным знакомым лицом было лицо Бориса Дмитриевича. Он тоже заметил меня, стоящую под руку с Максимом. Удивленно приподнял брови, потом улыбнулся и подмигнул. Вероятно, он подумал, что это и есть весь мой сюрприз. Но это была еще только половина сюрприза!
Торжественная часть завершилась. Представители обеих сторон перерезали алую ленточку, и гости чинно потянулись в зал, где и была представлена экспозиция. Знатоки и любители искусства маленькими групками рассредоточились по залу, надолго замирая возле той или иной картины и что-то вполголоса обсуждая. Мы с Максимом и Виталием тоже бродили от полотна к полотну, и Алексеев вполголоса рассказывал нам о достоинствах и истории создания каждого из них. Виталий, как выяснилось, был не намного более меня сведущ в живописи.
По залу сновали телерепортеры, пытаясь взять у кого-нибудь из гостей интервью. Постепенно знакомые сбивались в компании, а незнакомые начинали знакомиться. Из всех присутствующих Максим, похоже, знал только одного Завадского. Поэтому он подвел нас с Виталием к нему.
— Здравствуйте, Борис Дмитриевич!
— О, Максим Леонидович, рад видеть! Какими судьбами к нам? — Завадский очень правдоподобно сделал вид, что ничего не знает о переезде Максима в Тарасов. А на меня он взглянул так, словно впервые видит.
— Да вот, решил на какое-то время удалиться от столичной суеты.
— Понимаю, «в деревню, к тетке, в глушь…».
— Как это ни забавно, но у меня действительно здесь живет тетка. Ну а теперь позвольте вам представить — моя супруга, Дора Викторовна.
— Можно просто Дора, — сказала я с ослепительной улыбкой.
Глаза у Завадского широко раскрылись, и он на долю секунды совершенно растерялся. Но быстро совладал с собой и ответил:
— Необычайно рад, давно хотел с вами познакомиться.
Затем Алексеев представил своего брата. После сказал:
— А это Борис Дмитриевич Завадский, очень видная фигура среди тарасовских коллекционеров. Один из моих немногочисленных знакомых в этом славном городе. Борис Дмитриевич, — продолжил он, уже обращаясь к Завадскому, — не сочтите за труд, введите меня в круг тарасовских ценителей искусства. Возможно, я надолго осяду в вашем городе. Мне хотелось бы поскорее освоиться здесь.
— С превеликим удовольствием, Максим Леонидович!
Завадский представил нас еще нескольким гостям выставки, и, пока Максим с Виталием беседовали с ними, я урвала минутку, чтобы перекинуться парой слов с Борисом Дмитриевичем.
— Ну что, хорош мой сюрприз? — торжествующим полушепотом поинтересовалась я.
— Танечка, я просто потрясен. Но что все это значит?
— Только не Танечка, а Дорочка. В двух словах объяснить не получится — история очень темная. Боюсь, что господин Алексеев не такой уж белый и пушистый, каким кажется. Я расскажу все подробно, как только смогу выбраться на встречу с вами. А теперь нам лучше сделать вид, что мы совершенно не интересуемся друг другом. До встречи!
И я вернулась к Максиму. Он оживленно беседовал о чем-то со своими новыми знакомыми. Я несколько минут послушала — беседа была вполне безобидной и никакого интереса для меня как детектива не представляла. Поэтому я, следуя одной из инструкций Максима — быть самостоятельной и не виснуть на «супруге», когда он занят разговорами с нужными людьми — отправилась бродить по залу и рассматривать полотна в одиночестве.
Спустя некоторое время осмотр экспозиции плавно перетек в фуршет — стол накрыли в соседнем зале. Представители городской администрации и прочие официальные лица, намелькавшись перед телеобъективами, быстренько удалились. Убрались наконец и надоедливые репортеры, и обстановка стала более камерной и душевной. Знакомства стали завязываться легче, разговоры оживились. Даже Виталий, человек, на мой взгляд, совершенно не богемный и не светский, разговорился за бокалом вина с каким-то аристократического вида мужчиной лет пятидесяти. Я же познакомилась с несколькими дамами (вернее сказать — они со мной). Две из них были тарасовскими художницами, а остальные просто чьими-то женами. Они наперебой расспрашивали меня о культурной жизни столицы. Проницательный Алексеев это предвидел, поэтому предварительно снабдил меня несколькими сплетнями и серьезными темами для поддержания подобного разговора. А все, о чем я не знала, предполагалось валить на мое длительное отсутствие в Москве в связи с пребыванием за границей. Мне довольно скоро страшно надоело женское общество. Я, извинившись, отошла от них и поискала глазами Максима. Он был по-прежнему занят, поэтому сделал мне знак, чтобы я продолжала развлекаться самостоятельно. Виталий же, который должен был оказывать мне всяческую поддержку, заметил, что я растерялась, и, захватив для меня бокал шампанского, подвел ко мне своего импозантного собеседника.
— Дора, вы, должно быть, уже заскучали от общения с нашими провинциальными дамами. Так позвольте вам представить гостя из Москвы. Антон Эдуардович Краузе, профессор искусствоведения.
«Аристократ» слегка кивнул и с большим интересом, словно оценивая, посмотрел на меня. Судя по уверенности, с которой Виталий знакомил нас, я поняла, что господин Краузе незнаком с моим «мужем».
— А это очаровательная супруга Максима Леонидовича Алексеева — Дора Викторовна.
Мой новый знакомый, совершенно в духе прозвища, которым я его для себя окрестила, галантно поцеловал мне руку. После чего сказал:
— Просто удивительно, как это нам не довелось познакомиться раньше. Ведь я очень много слышал о Максиме Леонидовиче и о вас.
— Москва — большой город, — уклончиво ответила я.
— Да-да, вы совершенно правы. Это город, где каждый вращается по своей орбите. Мой удел — буквоедство, вечные копания в книгах, обучение бестолковых студентов. Я, увы, человек не светский.
— А что же привело вас сюда?
— Интерес к немецкой культуре. Мои родители из поволжских немцев.
Виталий, увидев, что разговор завязался, оставил меня наедине с новым знакомым и куда-то исчез. Общаться с Антоном Эдуардовичем было на удивление легко и комфортно. Он не одолевал меня назойливыми расспросами, которые могли поставить в тупик, а завел речь о выставке, о том, как ему самому довелось посетить Дрезденскую галерею, и о прочих интересных вещах. Я больше слушала, лишь изредка вставляя о чем-нибудь свое мнение, к которому он прислушивался внимательно и с интересом. Словом, до самого окончания фуршета Антон Эдуардович был моим кавалером. Мне очень импонировали мягкие, изящные манеры профессора, так удачно гармонировавшие с его благородной внешностью. Своими рассказами он неплохо пополнил мой багаж знаний об искусстве. И было видно, что ему тоже приятно со мной общаться. Мы расстались почти друзьями и договорились, что непременно еще увидимся в течение этих десяти дней — он собирался присутствовать на всех мероприятиях.
