– Не слишком удобные места для разбоя, – сказал Беспалый, осторожно раздвигая кусты и с пригорка рассматривая просыпающуюся деревню. Над одной избой вился дымок, около другой баба перетаскивала дрова, громко мычала чем-то недовольная корова, фыркали в стойлах лошади.
– Ну, чего делать будем? – спросил Гришка.
– Надо разведку учинить. Лошади здесь, значит, стрельцы и губной староста на месте. И деваху твою еще не увезли. Эх, поподробнее кого бы расспросить.
– Не к старосте же в терем с расспросами идти.
– Это верно. Может, кто утром прогуляться решит. Они осторожно спустились к реке, берег которой порос густым кустарником. Слышался плеск. Сила раздвинул ветки. Около берега в воде мылась толстая грудастая баба. Делала она это деловито и сосредоточенно.
– Ух ты! – вырвалось у Гришки.
– Не засматривайся, кобелина, – прошептал Беспалый. – И так вон у тебя сколько бед из-за баб… Надо бы ее порасспросить.
– А как завизжит?
– Не завизжит.
Они проползли к тропинке и терпеливо стали ждать, надеясь, что больше никто не появится. Так и случилось. Толстуха тщательно вытерлась, натянула рубаху, встряхнула мокрыми волосами, причесалась, надела косынку, после чего, довольная, посвежевшая, неторопливо пошла к починку.
Рот ей в миг был зажат так крепко, что она не могла даже укусить схватившую ее руку, а только мычала и круглыми от страха глазами смотрела на Силу, который сноровисто тащил ее в кусты. Она пыталась упираться, но ничего не могла поделать.
– Да тихо, окаянная, – прошептал Сила. – Ничего я тебе не сделают Кое-как пленницу дотащили до Оврага. Беспалый отнял руку от ее рта. Баба набрала побольше воздуха, Намереваясь завизжать что есть мочи, но Беспалый вновь прижал ладонь, так что вместо отчаянного вопля прозвучал лишь сдавленный вскрик.
– Заорешь – как курице шею сверну. Поняла? Баба что-то замычала. Сила крепко встряхнул ее.
– С башкой своей дурной не хочешь расстаться – молчи. Ясно?
Баба, немного успокоившаяся и оправившаяся от неожиданного пленения, кивнула, и Сила освободил ей рот.
– Как тебя зовут? – спросил он.
– Марьяной, – шепотом произнесла баба.
– Не ты ли в одной хате с Варварой живешь? – спросил Гришка.
– Я живу.
– Варвара говорила, что добрая ты баба и что любит она тебя. Это правда?
– Сущая правда, – всхлипнула Марьяна. – Я ее тоже люблю. Как сестричку родимую.
– Что с ней?
– Ох, – запричитала Марьяна. – Ох, плохо ей будет. Ох, замучают ее или голову снесут… Ох…
– Да тише ты! – приказал Сила. – Рассказывай все.
– А вы кто будете?
– Разбойники, кто ж еще, – усмехнулся в бороду Сила.
– Ох, худо это.
– Не кудахтай, а говори толком, что и как.
– Они хотели, чтобы Варвара им разбойничка какого-то выдала, да она наперекор им пошла, дура. Спасла его и себя тем самым погубила. Сидит теперь, бедняжка, в баньке, пуще глаза ее хранят, чтоб пыткам предать. Приказано заплечному мастеру орудия готовить. Ох, худо это. К самому старосте сегодня утром гонец воеводин прискакал, вместе и уехали. А ее бедняжку, завтра повезут в город. Ох, худо это…
– Говори-ка, в какой баньке ее держат? Марьяна подробно рассказала, где находится банька, кто ее охраняет и сколько стрельцов в деревне.
– А о засаде ничего не ведаешь? – озабоченно поинтересовался Беспалый. – Не может быть, чтоб староста не продумал, что Варвару освобождать придут.
– Слышала я разговор старосты и управляющего.
Староста говорит – никто за ней не придет. Лихому человеку главное, чтоб телу услада была. О чести же и верности они слыхом не слыхивали. А уж чтобы ради девки шкурой своей рисковать – так такого вообще быть не может…
– Плохо он меня знает! – вскипел Гришка.
– Помолчи, малой! Слухай, Марьяна, если хочешь, чтоб Варя жива осталась, молчи обо всем и виду не подавай, что нас видела. Разумеешь?
– Как не разуметь.
– Ну иди.
Когда она ушла. Сила посмотрел ей вслед и спросил:
– Как думаешь, продаст нас?
– Не продаст. Варя о ней как о бабе глупой, но доброй говорила.
– Хорошо б… Ну, давай кумекать, как дальше поступить… Тут только хитростью взять можно. Смотри, чего у меня есть. В этом я в деревню проберусь, ну а там: повезёт – живы будем, а не повезет – головы не сносить.
Из объемистого мешка, который Беспалый притащил с собой, он извлек длинное черное одеяние, которое носят странствующие иноки. Немало их бродило по Руси, передавая слухи и известия, питаясь Христа ради. Обычно они были желанными гостями. Люди среди них встречались разные. И те, кто на самом деле православной вере предан и ради этого лишения терпел. И те, кого черт по белу свету гонит и присесть, обжиться в одном месте не дает. Сам Гришка Отрепьев, самозванец окаянный, прежде чем врагов и иноверцев на родную землю привести, в иноках ходил, и в монастыре был, и даже в церкви ему звания в будущем высокие пророчили.
Одеваясь в монашескую одежду, Беспалый рассчитал правильно – вид странствующего инока вряд ли мог кого удивить или насторожить…
Ранним утром в сельцо вошел сгорбленный, опирающийся на тяжелый посох странник. Его могучая фигура говорила о том, что некогда этот человек обладал большой физической силой, но годы и лишения сделали свое – он шаркал ногами, движения его были скованы и тяжелы, дальний путь наверняка дался ему нелегко. На него высыпали посмотреть и селяне, и стрельцы. В обыденности и скуке буден, развеваемых лишь разбойничьими налетами да наездами губного старосты, для селян прибытие нового человека виделось событием значительным.
– Откуда и куда, добрый человек, путь держишь? – спросил управляющий Ефим, подходя к иноку.
– С самой Москвы иду, а народ православный мне еду и кров дает, за что я Бога молю, – хрипло произнес Сила и закашлялся.
– Не откажешь к нам заглянуть?
Управляющий провел странника в светелку, тут же был накрыт стол – пироги с репой, курочка жареная, квас да брага.
– Отведай на завтрак, не обессудь, если небогато.
– Спасибо, – чинно кивнул Сила. – Только брагу нам пить не положено, а на мясо и птицу зарок дан. Управляющий с уважением посмотрел на него. Беспалый специально сказал так, чтобы отвести даже малейшее подозрение, которое могло возникнуть. Ну кто ж из лесных людей от курицы да от браги откажется? Ежели по зароку отказался – значит, инок настоящий, а не подосланный.
– Ну расскажи, что за дела в государстве нашем творятся и как Москва живет.
– Тишь в государстве нашем. Народ успокоился, труду и молитвам предается. А Москва… Восстает после смуты, да никак не восстанет. Народу далеко не такое количество, как до царства Борисова было. Опять горела Москва недавно. Напасть какая-то. А домов деревянных меньше становится, бояре сейчас все больше стремятся каменные хоромы возвести. А церковок белокаменных пятиголовых видимоневидимо. Купола золотом сияют. Небось тебе такого никогда и не увидеть.
