Гришке удалось незаметно подобраться к кухоньке на окраине сельца. Руки дрожали, искры не высекались, но все-таки сено задымилось, и вскоре банька полыхала вовсю.
Из своего убежища Гришка видел, как деревенские жители пытаются потушить пожар, как льют воду, разбрасывают и топчут угли. Но банька, где томится Варя, с его позиции не была видна, и о том, что происходит около нее, можно было только догадываться. Он видел лишь, как мелькнула черная фигура инока, идущего в ту сторону. И вот этот истошный вопль:
– Держите инока!
Некоторые селяне и стрельцы, сразу позабыв о пожаре, кинулись куда-то. Потом из-за забора выскочил Сила, державший Варвару за руку, сшиб двоих с ног, но набежавшая толпа прижала его к забору. Гришка хотел было кинуться на помощь, но тут же решил, что ничего сделать не сможет. В лучшем случае бесславно погибнет. У него была мысль получше.
– Эй, брюхатые! – заорал он, выскакивая из-за укрытия.
Трое стрельцов, бежавшие к месту схватки, остановились и недоуменно посмотрели на него. Гришка выхватил из-за пазухи пистоль и, не целясь, выстрелил. Он никогда хорошо не владел этим оружием и преисполнился изумлением, когда увидел, что его пуля сшибла плохо сидящую на стрелецкой голове шапку.
– У, гаденыш! – заорал стрелец.
Гришка бросился в лес, и трое стрельцов, которых он хотел увести с собой, кинулись за ним. Он пробежал по низу оврага, потом начал петлять в лесу, при этом заботясь о том, чтобы не дать стрельцам потерять себя и вместе с тем не попасться им в лапы. Длилось это несколько минут. Гришка задыхался, нога болела, несколько раз он был на грани того, чтобы попасться, но в последний миг, когда казалось, что стрельцы дышат ему в затылок, собрав все силы, он все-таки ускользал. Поняв, что больше не в состоянии играть в эту игру, он сумел-таки оторваться и, схоронившись в кустах, видел, как служивые, ругаясь на чем свет стоит, не солоно хлебавши отправились в сельцо.
А Гришка сел, уронив голову на колени, и заплакал. Он был переполнен ощущением потери. Когда он бежал из починка, то видел, что Беспалого и Варвару плотно окружили стрельцы и деваться им некуда. Он не стеснялся своих слез. Знал, что со смертью Вари свет в этом мире померкнет для него навсегда и бесконечной тоскливой чередой будут тянуться серые дни, стремясь к своему пределу – смерти. А Сила… Только сейчас Гришка понял, как любил его, как дорог был его сердцу этот человек, заполнивший в его душе зияющую пустоту, образовавшуюся после смерти всех родных людей.
Выплакавшись, просидел тупо с час, когда уже не было слез, не было мыслей в пустой голове, а была лишь одна тянущая к земле тяжесть, Гришка поднялся и поплелся в разбойничье логово. Он не смотрел по сторонам, не обращал внимания на окружающее, а в таких местах это наказуемо. В результате он провалился в трясину и ему еле-еле удалось выбраться. Неожиданное купание растормошило его, вернуло ясность ума. Грязный и мокрый, добрался он до логова и, дрожа от холода и нервного напряжения, уселся у костра, на котором привычно готовилась еда для ненасытной разбойничьей братии.
– Чего скукожился, оглоед? – недовольно спросила тетка Матрена, но, увидев, что Гришке на самом деле плохо, подобрела, сунула ему миску с кашей. – На, поешь.
Гришка съежился на бревне у костра и без всякой охоты начал ковырять деревянной ложкой в тарелке. Кусок в горло не лез.
– Опять где-то шастал? – спросил Убивец, проходивший мимо и остановившийся возле Гришки.
Мальчишка ничего не ответил – не было сил. Он сидел у пламени, от которого шло тепло, но тело его сковывал холод. Лед будто проник в каждую частичку его тела, по холодным жилам текла холодная кровь, и все вокруг будто покрылось инеем. С каждой минутой безумная надежда, что Беспалый и Варя выберутся из •этой передряги, придут, становилась все более зыбкой. Куда им выбраться? Вон сколько народу на них навалилось, а оружия у Силы один посох, а это даже не его любимая дубина.
– Что тоскуешь, Гриша? – спросил татарин, подсаживаясь на бревно и тыкая Гришку локтем в бок.
– Да так… Что-то плохо мне.
– В тоске, брат, резона нет. Радуйся всему. Тому, что ты есть на свете, что этот свет есть пока для тебя. Ведь неизвестно, сколько осталось нам. Такова житуха разбойничья – все мы, парни лихие, зажились на этом свете. Недолог разбойничий век, и нет в нем времени для грусти.
– Прав ты, Хан, – вздохнул Гришка.
Прошла еще пара часов. Надежды уже не осталось никакой. Если они и живы, то в лапы старосты губного попались, а значит, все равно не сносить им головы.
Тут атаман кликнул всех в круг. Сел среди своей братвы, и не было сейчас в его лице привычной надменности и высокомерия, а были лишь озабоченность и внимание. Когда надо. Роман владел не только угрозами, но и убедительными словами, уговорами, лестью. И хотя обычно держал братву на расстоянии от себя, но тем приятнее было разбойникам, когда говорил с ними как с равными.
– Плохо дело, братва. Злые ветры над нами реют. Чтоб отвести грозную опасность, надобно нам одно дельце решить, – громко произнес Роман.
– Да ты только скажи, атаман, за нами задержки не будет! – послышались голоса.
– Дело плевое, но усердия и аккуратности требует. Атаман объяснил, что требуется.
– Делов-то, – протянул Убивец.
– Запросто обтяпаем, ха-ха, – хмыкнул татарин.
– А где Беспалый? – огляделся атаман, ища глазами Силу. – По нему дело.
– Загулял щей-то, – хихикнул Косорукий Герасим, привычно держащийся за свой кошель на поясе, который, казалось, не отпускал никогда. – Может, к воеводе пошел о планах наших рассказывать.
– Да ничего нового он ему не скажет, ха-ха, – засмеялся татарин. – Все секреты, что у нас были, ты давно за медяки мелкие воеводе сторговал.
– Да ты чего…
– Тихо! – прикрикнул Роман. – Пойдут Евлампий. Хан, Косорукий и ты, Гришка. Хорошо город знаешь. Пора и тебя к делу приобщать…
АТЛАНТИДА. ГЛАВНОЕ ИСКУССТВО ПОЛИТИКА
Бунты не утихают, – пробурчал недовольно Император.
Он возлежал на мраморном ложе в термах, и вокруг него суетились сразу трое лекарей. Один, прицокивая языком, прилаживал к ушам и к спине хозяина золотые тонкие иголки. Второй читал заклинания над зеленым, отвратительно пахнущим отваром. Третий – маг-лекарь, сосредоточенно и угрюмо водил в углу руками по воздуху, приговаривая что-то себе под нос. Он объяснял, что работает со вторым телом Императора, с его отражением – убирая болезнь на нем, он убирает ее и в теле. Трудно судить, кто именно помогал действительно и восстанавливал расшатанное здоровье правителя, но жил тот только благодаря этим троим.
Император обращал на лекарей внимания не больше, чем на мебель, и не стеснялся в их присутствии обсуждать государственные дела. Вообще он был всю жизнь, а особенно в последние годы, несдержан на язык и совершенно не задумывался, когда бухал какую-то глупость, за которую потом приходилось Объясняться другим. Картанаг был гораздо умнее и скрытнее, но и он не боялся обсуждать самые серьезные государственные проблемы при лекарях хотя бы потому, что они все трое работали на него. Это было очень удобно. Во-первых, он имел три пары ушей, которые были постоянно поблизости от Императора. Во-вторых, при желании в любой момент мог бы устроить встречу правителя Атлантиды с убиенным его братцем.
