Бригадой маляров руководил низенький носатый седоволосый француз с острой бородкой, богато одетый. На его груди сверкал золотой знак. Что было изображено на знаке, Динозавру удалось рассмотреть чуть позже, когда он и его спутница подошли поближе.
– Это, несомненно, местный бонза, – сказала Пенелопа, кивая на седоволосого. – Видишь, у него на груди знак бургомистра.
– Почему ты так решила? – спросил Динозавр.
– Догадаться не трудно. На знаке изображен герб города – лев в короне, стоящий на задних лапах.
Тем временем маляр провел еще раз краской по надписи и зычно выругался, когда она снова стала выступать прямо на глазах.
– Чтоб вам пусто было! – чуть не подпрыгнул на месте бургомистр, вырывая кисть на длинной палке из рук маляра. – Ну разве так красят?! Так красила моя бабка свои щеки румянами, когда ей исполнилось девяносто лет! Мужчины красят вот так! – он нажал на кисть. – Вот так! – он зачерпнул побольше краски и надавил на стену. – Вот так красят Монеяки!
Он работал минуты три под сдержанные смешки публики, перепачкав свой богатый камзол. Гордый своей работой, отставил кисть и встал перед стеной… Надпись стала проявляться снова.
– Поганые жабоеды! Смола им кипящая в рот! Чтоб их отымел собственный конь!
Бургомистр сыпал ругательствами минуты три, когда выдохся, протянул маляру кисть и воскликнул:
– Лучше три, Жак! Лучше, иначе я отправлю тебя чистить городскую конюшню! А ее чистили, еще когда ты сидел на горшке!
На маляра угроза произвела впечатление, и он начал усердно тереть щеткой стену, ему помогал его напарник. Публика продолжала веселиться.
– Эй, граждане! Вы чего глазеете на святотатство?! – раскричался бургомистр на толпу зевак. – Здесь нельзя стоять! Вон отсюда! Или вы соскучились по обществу инквизиторов?!
Толпа с неохотой начала рассасываться. Инквизиция – это слово было здесь волшебным.
– Гражданин, приветствую тебя у стен твоего славного города! – произнес Динозавр, подойдя поближе к местному сановнику.
– Вы кто такие? – опасливо покосившись на монаха и его спутницу, спросил бургомистр.
– Мы странствующие монахи.
– Что, неохваченные?
– Почему же? Церковь Благотворного электричества.
– А, – с уважением произнес бургомистр. – Ходят слухи, что электричество заменит гильотину.
– Не более, чем слухи, – возмущенно воскликнула Пенелопа. – Кто заменит великое изобретение? Гильотина – это не орудие казни, а символ республики!
На миг бургомистр досадливо поморщился, но тут же овладел собой, положил Пенелопе руку на плечо с наигранным воодушевлением воскликнул:
– Это и мои слова, гражданка!
– Чем это, позволь узнать, занимаются твои люди? – спросил Динозавр.
– Проклятые еретики совсем обнаглели, – пожаловался бургомистр. – Они пишут непристойные надписи и вносят разлад в умы Граждан. И краски у них с каждым разом все лучше и лучше. Где они их только, нечестивцы, достают?
– Еретиков надо лечить, – важно кивнул Динозавр. – Нет лучше лекарства, чем гильотина.
– Так лечим… И откуда они только сваливаются на мою бедную голову?
Динозавр подошел к надписи, пальцем соскреб слой краски на ней. Соскреб и краску надписи. Попробовал ее на язык. Так и есть – надпись была исполнена сложным полимерным красителем. Чтобы произвести его, нужно иметь достаточно высокий уровень технологии. Похоже, еретики были не так просты.
– Ты говоришь, их все больше и больше? – произнес Динозавр.
– Да. Как мух в жаркий день у выгребной ямы, – вздохнул бургомистр.
– Но где-то должно быть их змеиное гнездо.
– Должно. Инквизиторы ищут его давно. Но еретики неуловимы. Они хитры и коварны. Они безжалостны Они… – бургомистр мог распинаться еще долго, хотя, судя по наигранному пафосу, сам не слишком верил в свои слова, но очень хотел, чтобы в них поверили гости.
– Мы найдем в вашем городе, столь подверженном еретическим настроениям, приют? – осведомился Динозавр. Бургомистр проглотил комок.
– Но… – бургомистр прокашлялся. – У вас сложилось превратное представление о нашем городе. Если вы согласитесь погостить в моем доме несколько дней, я постараюсь вас убедить в обратном.
– Постарайся, гражданин, – с угрозой произнесла Пенелопа, наслаждаясь страхом, который бледным огнем заметался в глазах собеседника…
* * *
Тюремщик был пьяный и благодушный. Он не испытывал к Сомову никакой неприязни.
– Не хочешь? – удивился он, глядя, как пленник отодвинул от себя большую плетеную бутылку с вином. – Это тебе полагается, как последняя милость.
Тюремщик взял бутылку, подержал ее, со вздохом выдернул пробку и сделал богатырский глоток.
– И еда тоже полагается, – он кивнул на корзинку с курицей, яйцами, помидорами и солонкой с солью.
Посмотрев на выражение лица пленника, он недоуменно спросил:
– Что, тоже не хочешь? Может ты и прав, – он одним махом обглодал ножку. – Я думаю, что тебе оно там не понадобится…
– Где там? – спросил госпитальер.
– На том свете. Хотя его и нет… Но мы так говорим, понимаешь. Тюремщик-то может сказать такое, за что другим вырвут язык. Потому что он тюремщик. Лицо важное. Гражданин с большой буквы!
Еще несколько глотков привели тюремщика в совершенно благостное состояние.
– Это какое-то безумие, – вздохнул Сомов.
– А вот это ты зря… Чего, и яйца не будешь? Ну тогда я сам, – он двумя движениями очистил яйцо и проглотил его. – Ты прав. Оно лучше на пустой желудок.
Госпитальер со злостью вырвал бутылку и сам сделал глоток. Вино было противно-кислым.
Тюремщик пожал плечами, прошелся по камере. Критически осмотрел пленника, с сожалением покачал головой.
– Да и вообще – соберись. Раскис ты как-то. Подумай, на казни будет много людей. В том числе женщины и дети. На тебя будут смотреть все. А ты такой раскисший. Имей совесть.
Тюремщик подвел госпитальера к решетке.
– Ты посмотри. Я вчера гильотину сам начистил. Блестит, как новенькая. А тебе глотка вина мне жалко? Эх ты…
Сомов ничего не ответил, а тюремщик продолжал свой треп:
– Большое дело – голову ему снесут! Без головы-то, может, оно спокойнее. Дурные мысли не беспокоят. Между прочим, это мне сказал самый уважаемый Гражданин Парижа – городской палач Шарль Генрих Сансон-девятнадцатый.
– Девятнадцатый, – кивнул госпитальер.
– А что? Вся его родня по мужской линии служит в палачах во всей Гаскони. А он девятнадцатый – самый среди них известный, не считая, конечно, далекого предка, который во времена Великой Французской революции лично казнил короля Людовика XVI, а потом стащил с обезглавленного тела вещички и бросил их в толпу. Ну народ тут же принялся рвать их на мелкие кусочки, а потом продавать друг другу за сумасшедшие деньги. Сансон-девятнадцатый будет казнить и тебя. Большая честь, скажу я тебе, еретик.
