— Хорошо! Я все сделаю! Но только…
Салов не стал договаривать, лишь махнул рукой. В этот день он, неплохой спортсмен в прошлом, почувствовал, что у него болит сердце. Его так прихватило, что Нгомо вынужден был дать ему таблетку валидола, который всегда носил при себе. Он тоже очень боялся, что у него когда-нибудь может отказать сердце.
Глава 17. Чумной бунт
Прошка, которого многие в Москве называли Блаженным, чувствовал себя больным и разбитым. Всю ночь он провел на одной из московских окраин, неподалеку от Варварских ворот, а ранним утром поплелся к воротам, зная, что через них в город въедут возчики из деревень, привозившие продукты на базары. Возчики никогда еще не отказывали Прошке в милостыне: то хлебца подадут, а то и сушеную рыбину. Вот и теперь он надеялся на милосердие селян, на то, что они не дадут ему помереть с голодухи.
Встав еще до открытия ворот на своем привычном месте, Прошка почувствовал себя намного лучше. Закрыв глаза, он терпеливо дожидался, когда служивые люди отопрут ворота, но так и не дождался.
— С сегодняшнего дня приказом губернатора закрыт въезд и выезд из города до высочайшего соизволения! — прокричал полицейский чин.
Услышав это, Прошка опустился прямо в придорожную пыль, ноги больше не держали его, тело не слушалось. Только глаза, обращенные к небу с немой мольбой, продолжали жить. Тогда-то Прошка и увидел ЭТО. Как он потом рассказывал всем и каждому на улицах Москвы, ЭТО было солнечным лучом, указующим на одну из небольших оконцев-бойниц на крепостной стене рядом с Варварскими воротами. Вглядевшись пристальнее в то место, куда указывал солнечный зайчик, Прошка совершенно отчетливо увидел в том месте женский лик неземной красоты.
Встав на колени, он нашел в себе силы подползти к стене поближе. И тогда увидел икону, на которой изображалась Боголюбская Богоматерь. Она улыбнулась несчастному и перекрестила его. И тут же Прошка почувствовал себя совершенно здоровым и сытым. Так хорошо ему никогда еще не бывало…
Московский люд, замученный моровым поветрием, замордованный командами «черных дьяволов» — расконвоированных каторжников, прослышав о явлении чудесной иконы Богоматери, исцеляющей от чумы, валом повалил к Варварским воротам. Пережившие страшные весну и лето 1771 года москвичи ехали, шли, ползли со всех концов Первопрестольной, надеясь на заступничество Богоматери от «черной смерти»…
Архимандрит Амвросий узнал о чудесном явлении иконы Боголюбской Богоматери в числе первых, как и полагалось церковному иерарху. Вместе со всем православным людом он испытал поначалу восторг и изумление от этого события. Однако радовался он недолго. Другие мысли переполнили его голову. Представив себе то, чем отзовется известие об этом божественном явлении в сердцах простых христиан, он страшно испугался. Испугался за свою паству, которая, собравшись возле узких Варварских ворот, станет всенепременно жертвой той же моровой язвы еще быстрее. Ведь он, будучи человеком просвещенным, хорошо знал, что во время эпидемии чумы любые сборища людей смертельно опасны. Чтобы избежать этого, Амвросий распорядился снять икону Боголюбской и перенести ее в близлежащую церковь. Но это уже не помогло…
Ко второй половине дня все пространство у крепостной стены между Ильинскими и Варварскими воротами запрудила гомонящая на все лады разношерстная людская масса.
— Где?! Где же она?! Где наша святая заступница?! — слышались то там, то здесь удивленные восклицания.
Доведенный до отчаяния народ был ошарашен новым известием:
— Чудотворную грабят! Народу исцелиться не дают! Демоны проклятые!
— Бей демонов! — раздался призыв из другого конца толпы, который тут же был подхвачен многочисленными глотками: — Бей! Круши!
Какой-то церковник в дьяконском чине попытался было урезонить народ, выкрикнув:
— Православные, разойдись! Икона унесена по распоряжению самого архимандрита в более удобное место для…
Но договорить ему не дали.
— Архимандрит икону спер! — завыла дурным голосом какая-то баба.
— Амвросий с сатаной спознался! — прокричал другой голос.
И сразу из тысячи глоток вырвалось только одно слово: «Смерть!»
Дьякона сбили с ног и принялись его дубасить чем попало. Его спас здоровенный детина из отпущенных колодников по кличке Оглобля, предусмотрительно снявший с себя одежду, по которой его легко могли опознать как одного из «черных дьяволов». Он надел вещи, принадлежавшие купеческому приказчику, украденные им еще раньше.
Отогнав особо ретивых драчунов, Оглобля взял несчастного дьякона за грудки и, встряхнув пару раз, как куль с мукой, вопросил:
— Хочешь жить, просвирка подлая? Говори как на духу! Где Амвросий прячется?
— Н-не знаю… — пролепетал дьяк, у которого от страха зуб на зуб не попадал.
— Врешь, сучий потрох! Говори, а не то…
— Он должен был отправиться нынче в Донской монастырь. Там…
Дальше Оглобля слушать не стал. Он отшвырнул тело дьяка и заорал так, что все услышали:
— Амвроська, подлец, икону прикарманил! Хочет ее немчуре поганой продать, чтобы они народ за деньги лечили! Он, сатана, в Донском монастыре прячется. Вперед! Отберем у нечестивца святую заступницу!
Оглоблю поддержали многие. Толпа, руководимая наиболее ярыми крикунами, ринулась к центру города, сметая на своем пути немногочисленные полицейские заслоны.
Попалась толпе и команда «черных дьяволов», перевозившая чумные трупы на телегах. Заметив их, бунтовщики перебили каторжников всех до одного и разломали телеги, скинув трупы на землю.
Оглобля, вооружившись огромной дубиной, продолжал между тем подстрекать обезумевших людей к еще большим разрушениям.
— Впереди карантинные дома! — орал он, указывая дубиной, как посохом, на каменные бараки, которые по приказу сенатора Еропкина были специально отведены под содержание контактировавших с заболевшими чумой людьми. — Бей карантинщиков!
Озлобленные до крайности люди бросились прямо на штыки солдат из карантинной команды. Несмотря на многочисленные потери, толпа сбила кордон, растоптала и солдат, и тех, кто находился в бараках. А затем подожгла и сами дома. Оглобля на штыки не полез. Руководя большей частью толпы, увязавшейся за ним, он повел ее прямиком к Донскому монастырю.
А архимандрит Амвросий, не подозревая о сгущавшихся над его головой тучах, вел спокойную беседу с настоятелем Донского монастыря отцом Сергием.
— Нет, отче, нельзя было дозволять хоронить мертвых при церкви. Ведь это же может привести к еще большим несчастьям. И потом, необходимо воздержаться от крестного хода, намеченного на следующее воскресенье. Ведь вы соберете множество богомольцев, а это опять же опасно. Извечный враг всего человечества не дремлет, нашлет новые напасти… Одумайтесь, отче! И не берите грех на душу.
