Странное дело, попав помимо собственного желания в горы, я довольно быстро вошел в рабочее состояние. На это мне понадобилось всего два дня. Может быть, такой краткий срок привыкания к новому месту был обусловлен ограниченным пространством, в котором я вынужден был существовать? Моя комната на втором этаже, лаборатория — вот и все, что я видел каждый божий день. Люди — лаборанты, охранники — были одни и те же, к тому же их было не много. Наверное, всем этим и объяснялось то, что я с первых дней целиком и полностью погрузился в работу, поскольку ничто другое вокруг меня не отвлекало и не вызывало большого интереса.
Работа Крупина, к которой я должен был присоединиться, вызвала у меня двойственные чувства. С одной стороны, я быстро осознал вторичность этих разработок, с другой — опасность для человечества его находок и обретений. Впрочем, это положение требует более подробного изложения, чтобы быть правильно понятым. Дело в том, что все разработки, проводимые в этой горной лаборатории под руководством Крупина, кем-то когда-то уже проводились. Тут Виталий Ованесович явно не был первопроходцем. Например, Крупин много экспериментировал с так называемой элективной средой Сабуро. Микробиологи хорошо знают, что эта среда является не чем иным, как пептонным агаром с мальтозой. Крупин стал высаживать на среду Сабуро все подряд, начиная от патогенных кокков до спирохет, выдавая этот «метод» за свое ноу-хау. Это было бессмысленным занятием хотя бы потому, что другими исследователями давно уже доказано, что на среде Сабуро хорошо развиваются в основном только дрожжеподобные грибки. Но Крупин с каким-то тупым, как мне показалось вначале, упорством продолжал высаживать на эту среду микобактерии туберкулеза и даже неизвестно откуда привезенные микробактерии проказы.
Памятуя пословицу, что упрямство — это твердость глупца, я сразу же проникся презрением ко всему, что делал Крупин. И при первой возможности, когда мы остались с ним один на один, предложил ему объясниться.
— Я ищу, — сказал он и при этом хитро прищурился. — Кое-что уже нашел. Со временем найду еще…
— Но что?! — вскричал я. — Что вы конкретно ищете? Ведь должны же быть какие-то конкретные задачи, которые вы решаете. Кто-то же перед вами их ставит…
— Если я вам скажу, что работаю на гения, который ставит передо мной непонятные для нашего убогого разума задачи, что вы на это ответите?
— Что сумасшествие часто рядится в одежды гениальности, — ответил я.
— Ну вот! Услышать нечто подобное от вас я и ожидал, — кивнул Крупин. — Но не спешите с выводами… Не надо спешить!
И только позже я заподозрил, что Крупин и его незримый гений (которым, скорее всего, являлся мулат Нгомо) пытаются методом проб и ошибок отыскать новое биологическое оружие. Когда я впервые до этого додумался, то сам над собой посмеялся. Кому и зачем это может быть нужно? Я понимаю экспериментаторов, которые работают на военно-промышленный комплекс, создавая все новое и новое оружие. Это хоть и глупо при том уже и так огромном количестве обычного оружия, способного десятки раз уничтожить все человечество на Земле, но все же объяснимо. Но вот зачем этим заниматься какой-то религиозной общине, этого я был понять не в состоянии.
Видимо, новые виды бактериологического оружия нужны были Нгомо и его сектантам для того, чтобы шантажировать правительства каких-то стран, запугивая их страшными картинами поголовной мучительной смерти населения. Этим они могли добиться получения каких-то льгот для самих себя. А может быть, они вообще хотели ускорить гибель всей человеческой цивилизации? Ведь вынашивали же подобные планы сектанты из пресловутой «Аум Синрикё». Почему же не могут объявиться новые секты, апологеты которых мечтают о том же? Но это уже полная психиатрия.
Честно сказать, я и сам не верил тем выводам, к которым пришел. К тому же мои сомнения подогрел махариша Нгомо, объявившийся в горной лаборатории на третий день моего в ней пребывания.
— Как вы здесь устроились? — спросил Нгомо, заходя в мою одинокую келью без стука одним из ненастных поздних вечеров, когда в горах поднялся ураганный ветер и вниз сверзились, все нарастая, камнепады.
— Как видите, — развел я руки в стороны. — Здесь есть все необходимое для жизни, но не более того.
— Роскошь — это дело наживное, — прогундосил Нгомо, при этом он почему-то больше не гипнотизировал меня своим пристально-приторным взглядом, как прежде. — Будете вы со временем окружены роскошью. Будете просто в ней купаться… Но не все сразу. Сначала вы должны кое-что сделать лично для меня. Внести, так сказать, свой вклад, свою лепту на алтарь общего дела.
— Все это великолепно, — сказал я. — Внести на алтарь… — это замечательно. Но я же не микробиолог, как Крупин. Вы ведь интересуетесь, как я понял, медицинской микробиологией…
— Не совсем так, уважаемый Александр Григорьевич! Нас интересует не только медицинская микробиология — вернее, не столько! Мы занимаемся больше сельскохозяйственной и промышленной микробиологией, а это нечто иное…
«Ну конечно, — подумалось мне, — господин мулат решил, что ему удастся повесить мне лапшу на уши… А то я не понимаю, чем тут занимаются главным образом!»
— У нас ведь есть и другие лабораторные центры. В этой стране и в других странах…
«А вот это уже новость для меня!» — снова подумал я.
— …Кроме того, — продолжал Нгомо, — меня интересуют те направления науки, в которых работаете именно вы.
— Какие именно? — уточнил я. — У меня масса интересов. Я занимаюсь, в частности, вопросами эпидемиологии. До этого написал несколько книг и много статей по самым разным аспектам медицины. Я, знаете ли, популяризатор. Только и всего.
— Не надо прибедняться, Александр Григорьевич! — улыбнулся Нгомо. — У вас светлая голова. Кое-что вы и сами открыли и исследовали…
— Например? — поинтересовался я.
— Например, вы успешно занимались проблемами наследственности.
— Ну, это громко сказано, — потупил я взор, как жеманная барышня, которой говорят, что она очень красива.
— Отнюдь. Вы довольно интересно обосновали метод дородовой диагностики и ее приоритет в области прогнозов перед теми же медико-генетическими консультациями.
— Это не совсем так. Одно не отменяет другого. Диагностические обследования, проводимые во время беременности, надо планировать заблаговременно и точно так же объяснять их смысл будущим родителям, как и генетический прогноз. Главное — не пропустить сроков обследования. Впрочем, зачем это я вам все говорю? Ведь вам до этого нет дела…
— Не скажите! Меня это очень интересует. Мы хотели предложить вам поработать у нас над созданием некой родословной таблицы, по которой можно было бы достаточно легко определить возможность возникновения той или иной врожденной болезни. Скажем, кровнородственный брак часто ведет к заболеваниям миопатией Эрба у детей. Или тех же недоумков с синдромом Дауна. Зачем их рожать? Аборт!.. Мы выведем на свет только здоровых детей с отличной родословной. С вашей помощью мы сможем прогнозировать пол, красоту, умственные способности, физическое развитие будущего ребенка, а это, знаете ли, многого стоит. Кому нужно это дряхлеющее человечество, пораженное всевозможными недугами? Мы создадим новое человечество, которое будет сродни богам. Это ли не достойное занятие для ученого с вашим именем?
