— Тореро! Тореро! — был слышен крик пятнадцати тысяч зрителей, вышедших наконец из оцепенения.
Рафаэль вскочила и, держась за Пабло и спотыкаясь, побежала вместе с людьми.
— Тореро! Тореро! — Крики толпы вокруг нее были похожи на скорбный вопль. Рафаэль продолжала бежать. Пабло плакал. Внезапно он останавился.
— Вы?.. — только и смог выдавить он.
Перед ними стоял Жослин.
— Позаботьтесь о ней, Жослин, — тут же нашелся Пабло. — Я должен ехать с отцом в больницу. Ей нельзя туда, позаботьтесь о ней.
Рафаэль посмотрела на Жослина. Ничто не могло удивить ее сегодня. Она упала ему на плечо и заплакала, как если бы они потерпели кораблекрушение.
Виржиль смотрел на сына, стоя за стеклом операционной. Хирурги вынуждены были подождать, пока он отпустит его руку. Руис прерывисто стонал. Его лицо было белым, словно его никогда не касалось солнце. Глаза полузакрыты, щеки в крови, которая текла изо рта и носа. Он получил серьезное повреждение легких. Виржилю хотелось умереть вместе с ним. Пабло обнял отца. Он тоже хотел быть на месте своего брата. Он из всех сил сжал руками виски, чтобы не закричать.
В середине арены около десятка тореадоров решали судьбу быка. Бунтарь. Его надо было убить. Он стал слишком опасен. Один из матадоров, Доминик, взял меч. Убить его немедленно. Остальные молчали… Останки быка унесли с арены в полной тишине. Пятна крови забросали песком.
Жослин пытался убедить Рафаэль уехать. Он старался успокоить и приласкать ее, но она только рыдала. Руис умирал. Все ее существо восставало против этой мысли, но она не могла избавиться от нее. Рафаэль была в шоке. Жослин также в какой-то степени был шокирован. Да, он хотел смерти Руиса и хорошо помнил свою угрозу, высказанную несколькими днями ранее: «Если бык не раздавит тебя…», — ну вот, собственно, это произошло. И произошло на глазах у Жослина. Он не мог не думать о Виржиле.
В коридоре лазарета толпились люди. Женщины плакали. Севилья потеряла своего бога. На подмостках арены была неразбериха. Жослин отвел Рафаэль в сторону, но дальше идти она отказалась. Проехала машина скорой помощи. Двое мотоциклистов гражданской гвардии о чем-то оживленно беседовали.
Жослин продолжал успокаивать девушку. Он хотел избавиться от стоящего перед ним образа Руиса, лежащего под могучим телом быка Миура, хотел снова возненавидеть Руиса. Он желал увести Рафаэль прежде, чем Виржиль выйдет из лазарета, чтобы они не встретились. Его мучили противоречия, он был переполнен отвращением и болью.
От горя и слез глаза Рафаэль опухли, макияж тек по щекам. Он наклонился к ней и прошептал, что им нужно уезжать, что хоть живым, хоть мертвым Руис не останется в Севилье, и только Васкесы могут помочь ему сейчас. Жослин уводил ее все дальше от толпы и места драмы. Его удивило, что она вдруг перестала сопротивляться и вообще реагировать; он крепче сжал ее руку и повел за собой.
Рафаэль ничего не видела сквозь слезы. Позади арены виднелся силуэт соборов Святой Богородицы и Святой Вероники, которые так и не защитили Руиса. Но разве может Бог защитить глупцов от самих себя? Рафаэль заняла у Руиса две недели его жизни. Три недели назад, сидя в гостиной Жослина и рассеянно листая книги о корриде, она улыбалась. Для нее тогда еще не существовало Руиса Доминике Васкеса. Пятнадцать дней безумия изменили ее жизнь и мир вокруг.
Руис… То, чего он хотел, произошло: он стал легендой.
— Руис!
Это первое слово, которое Рафаэль произнесла с тех пор, как рог Бунтаря вошел в тело тореадора. Бык восстал? Она забыла моменты счастья рядом с Руисом. Теперь перед глазами девушки была только картина смертельного боя. Она не могла себе представить будущее без цветов Испании, без ее слепящего солнца, без острой опасности и темноглазого героя, давшего обет вечной любви. Будущее стало для нее невыносимым. Мысль о Руисе терзала ее сердце. Рафаэль все время плакала, пока шла под руку с Жослином. Она была не в силах взглянуть в лицо реальности. Солнце скрылось за горизонтом, и в Севилье заканчивался еще один день. Праздничный день. Роковой для Руиса день…
11
26 и 27 сентября
Жослин старался сделать все, чтобы убедить Рафаэль покинуть Испанию.
Они провели кошмарную ночь в гостинице в Севилье, где Жослин подыскал комнату. Под действием снотворного, которым Жослин щедро напоил Рафаэль, она погрузилась в глубокий сон. И пока девушка спала, Жослин отправился бродить по отелю, чтобы узнать последние новости. Потом он прогулялся по набережной Гвадалквивира и очень устал. Он боялся, что кто-то увидит, как он выбрасывает нож в темную воду реки. По радио Жослин узнал, что на следующий день после корриды Руиса отвезли в больницу в Мадрид в очень тяжелом, но не безнадежном состоянии. К своему большому удивлению, он почувствовал облегчение. Ему, эгоисту, стало немного спокойнее. Хотя в глубине души он желал Руису скорейшей смерти, порой все же думал о Виржиле и Марии. Он чувствовал отвращение ко всему, особенно к себе самому. Он оставил Рафаэль отсыпаться, а когда она проснулась, неохотно, с чувством обреченности сообщил ей новость о Руисе. Он не смог купить билеты на следующий день, и они провели еще одну ночь бок о бок, почти не разговаривая друг с другом.
Во вторник утром, когда Жослин ушел по делам, Рафаэль отправилась в собор. Она зашла туда с таким чувством, будто это — единственное место во всей Севилье, где она могла бы вернуть к жизни Руиса. Она знала, что должна молиться. Просить, чтобы Дева Мария защитила его, чтобы он смог еще не один раз убить быка на корриде. Она подошла к статуе Девы, одетой в белый атдас и украшенной драгоценными камнями. Рафаэль начала шепотом молиться. Руис жив. Возможно, это ненадолго, но он жив. Опасность миновала. Рафаэль боялась даже представить себе картину смерти Руиса. Может, это произойдет в другом месте и в другое время. Но сейчас Руис будет жить. Все будет хорошо.
После долгих поисков Жослин наконец увидел Рафаэль в тени собора. Он остановился в нескольких футах от нее и стал наблюдать за девушкой. Он видел ее со спины, с опущенной головой, погруженную в молитву. На ней было помятое платье, то же, что и в воскресенье. Сердце Жослина разрывалось от жалости к ней. Ему было невыносимо видеть ее плачущей. Напрасно он пытался думать о Руисе без ненависти — его душила бессильная злоба. Он никогда бы не подумал, что в один прекрасный день сможет оказаться в соборе, наблюдать, как Рафаэль молится Деве Марии, и ненавидеть девушку за это. Он сделал несколько шагов вперед и вошел в собор. Рафаэль не шевелилась. Он знал, чего она просит. Спасти жизнь Руису. И что потом? Жослин с нестерпимой болью понял, что потерял Рафаэль навсегда. Он стоял так близко к ней, что отчетливо слышал ее шепот. Так она верила в Бога?! И как давно?
Жослин решил дотронуться до нее, чтобы дать понять, что он рядом. Ему не по душе была роль, которую он получил помимо воли. Он не помогал Рафаэль и не утешал ее. Он хотел, чтобы она любила его, но это было невозможно. Он был не в силах признаться себе, что действительно хочет, чтобы Руис пропал из их жизни и воспоминаний. Но и Васкес, и детские годы — это тоже все его воспоминания… Он подошел к Рафаэль и потряс ее за плечо, будто хотел разбудить. Она встала и молча последовала за ним. Теперь у них не было ничего общего. Только совместная обратная поездка в Париж.
