Он умрет от чужой руки.
И пускай выжившие наследуют руины.
Пусть они сами исполняют свои пророчества, провонявшие кровью.
Ничто в выражении лица или во взгляде князя Киёри не наводило на мысль, что он слышит девичий крик. Князь оставался все так же прям и бесстрастен, как и на протяжении всего этого вечера.
Нао вздрогнул.
Его вассалы потянулись к рукоятям мечей.
— Спокойно! — приказал Нао.
И снова до них долетел крик, уже более громкий и долгий, и на этот раз они смогли разобрать слова.
— Отец! Помогите! Помогите!
Вассалы Нао смотрели на него, ожидая приказа. Князь Нао стиснул зубы, напрягся, сжал кулаки — но не двинулся с места и не произнес ни слова.
— Господин Нао! — младший из вассалов рванулся к князю. На лице его была написана мольба.
— Спокойно, — повторил Нао.
Голос Мидори затих. Вассал прислушался. Тишина. Он склонил голову и заплакал.
Подал голос другой вассал:
— Мой господин, нам следует выяснить, что происходит.
— Нет, — отрезал Нао. — Я дал слово. Мы будем ждать до рассвета.
— Господин Нао, это чересчур жестоко.
— Я дал слово, — повторил Нао. — Или кто-то сомневается в слове самурая?
И этот вассал тоже склонил голову.
— Отец! Отец!
Теперь голос Мидори звучал совсем близко. Он доносился из коридора, примыкающего к пиршественному залу.
У Киёри вырвалось сдавленное рыдание.
— Помогите ей! Я освобождаю вас от вашего обещания! Идите!
Нао и его люди опрометью вылетели из зала, на ходу выхватывая мечи. Мидори находилась в дальнем конце коридора. Пояс ее исчез, кимоно было распахнуто, и вся нижняя одежда от груди до бедер была залита кровью.
— Мидори!
Когда она увидела отца, то сделала шаг вперед, зашаталась и осела на пол. И осталась лежать недвижной грудой.
Госпожа Тиеми услышала в предрассветной тиши грохот копыт. Это ехал посланец, появления которого она ждала и страшилась. У нее вырвался всхлип. Мышцы напряглись. Рукоять танто врезалась в ребра.
В тиши горюющего сердца госпожа Тиеми воззвала к Сострадательному, но не ради себя. Она просила ниспослать вечный покой ее возлюбленной дочери.
Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу, Наму Амида Буцу.
Эти несколько слов, произнесенные с полной искренностью, должны были обеспечить Мидори возрождение в Сухавати, Чистой земле.
Госпожа Тиеми не была уверена, что верит в это. Но она цеплялась за эту надежду, поскольку никакой иной надежды у нее не оставалось.
Она вынула танто из-за пояса, сжала в левой руке ножны, а в правой — рукоять ножа. Она услышала, как всадник осадил лошадь, а несколько мгновений спустя его шаги загрохотали по деревянному полу коридора. Она покрепче сжала нож и приготовилась выхватить его.
Дверь распахнулась.
— Госпожа Тиеми! — выдохнул посланец. Он был еле жив после бешеной скачки, и долг, повелевающий поскорее передать вести, боролся с настоятельной потребностью дышать. А потому он говорил отрывисто, едва переводя дух. И не успел он закончить, как госпожа Тиеми кинулась прочь из зала медитаций.
До того мгновения, как Мидори положила голову ему на грудь, Ёримаса видел свое будущее с такой ясностью, словно сам был пророком. Но затем, когда он обнял ее, притворяясь, будто пытается ее утешить, он обнаружил под кимоно куда более детское — и по размерам, и по сложению — тело, чем ожидал. Он впервые взглянул на нее с близкого расстояния. Кто-то — мать, или, быть может, служанки, — наложили ей искусный макияж. Издалека его вполне хватало, чтобы скрыть ее незрелость, особенно от того, кто и не приглядывается. Надо ему было повнимательнее слушать, что отец говорил про нее — он ведь наверняка говорил. Но как только Ёримаса узнал, кто она такая — дочь смехотворного Яблочного князя, — все прочее превратилось в несущественные подробности. Во всяком случае, так ему тогда казалось.
— Мидори!
— Да, мой господин.
— В каком году ты родилась?
— Господин?
Вопрос вогнал Мидори в замешательство. Он должен был это знать. Никто не согласится жениться, не посоветовавшись предварительно с астрологом. Отец говорил, что гороскоп Ёримасы благоприятен для нее. А ее гороскоп должен был подходить ему, иначе ни о какой свадьбе речи бы не шло. Но ей не полагается задавать вопросы мужу. Уж это-то она будет помнить. Когда он говорит, ее дело — повиноваться.
— Во втором году царствования императора Нинкё, — ответила она.
— А в каком месяце?
Мидори покраснела. Родиться в такой месяц и попасться на глаза мужу, когда ты лезешь на дерево! Можно ли придумать что-нибудь хуже?
— В месяц обезьяны, мой господин, — ответила она еле слышно, надеясь, что он и вправду ее не расслышит.
Ёримаса вгляделся в лицо девушки под слоем косметики. Неудивительно, что она не в состоянии следить за своей прической. Не удивительно, что она лазает по деревьям вместе с деревенскими мальчишками. Причина не в том, что она умственно неполноценна, как он уже было решил. Причина в том, что ей всего одиннадцать лет.
И его отец, зная, каким он стал и на какую жестокость способен, отдал ему ребенка. Киёри интересовало лишь одно: получить наследника и пророка для будущего поколения. Его не волновало, кем для этого придется пожертвовать. Что собственный старший сын, что это ни в чем не повинное дитя — никто не имел для него никакого значения.
Да падет на его отца проклятие неумолимых богов и да будет он лишен сострадания и защиты будд!
Рука Ёримасы соскользнула с плеча Мидори.
— Я не чудовище, — произнес он.
— Нет, мой господин.
Ёримаса начал пугать ее. О чем он говорит?
Он встал, пошатнулся и чуть не упал.
— Я творил зло, но я все же не чудовище.
Мидори знала, что она — неподходящая жена для такого человека. Неужто она настолько сильно разочаровала его, что он не пожелает хотя бы поговорить с ней несколько минут? Нет, тут что-то хуже. Ёримаса натолкнулся на стойку с мечами, схватил свой короткий меч и такой яростью отшвырнул ножны в сторону, что те пробили бумажную панель двери и вылетели в коридор. Ее недостатки настолько разочаровали его, что он собрался убить ее!
— Пусть твое пророчество попробует объяснить это! — выкрикнул Ёримаса.
Мидори вскинула руку и закрыла лицо широким рукавом. Он не мог служить защитой, но он, по крайней мере, позволил ей не видеть опускающийся клинок. На пол прямо перед ней плеснула кровь. Капля попала Мидори на щеку. Но она не ощутила боли, и вообще не почувствовала прикосновения меча.
