— Это ты первая придумала прийти сюда, — сказал Киёри.
— Я передумала, — сказала госпожа Садако. Она легонько коснулась его руки и попыталась осторожно увлечь его обратно, пока он не открыл дверь. При свете дня легко было потешаться над историями про призрак злой колдуньи. Теперь же, когда тьму рассеивал лишь серебристый свет далеких звезд и молодого месяца, поверить в существование призраков и злых духов было куда проще.
— Пожалуйста! — попросила она.
Киёри заколебался. По правде говоря, ему тоже было страшно. Он был единственным Окумити в своем поколении. А это означало, что именно его будут посещать пророческие видения. Киёри читал тайную летопись клана и знал, что подобные видения приходили к его предкам разными способами и в различных обличьях, иногда — в настолько ужасных, что это приводило к безумию. Возможно, он искушает судьбу, явившись в бывшие покои госпожи Сидзукэ, той самой чародейки, которая дала его роду провидческий дар. Но желание произвести впечатление на Садако оказалось сильнее страха. Почему — трудно сказать. Садако была на год младше самого Киёри — ей было всего четырнадцать, — а казалась еще младше. Киёри не сказал бы, что она — самая красивая девушка, какую он встречал. Ее семье едва-едва хватало ранга, чтобы Садако допустили ко двору князя. И все же самые характерные ее черты, живительная прямота и искренность, вызвали восхищение и расположение Киёри. Если Садако что-либо говорила, Киёри мог быть уверен, что именно это она и имела в виду. Почему это привлекало его больше, чем красивое лицо, обольстительные манеры, любовное искусство и умные речи, Киёри и сам не знал. Возможно, с ним было что-то неладно.
— Я уже сказал, что проведу ночь здесь, — заявил Киёри. — Если князь дал слово, он обязан его сдержать.
Поскольку он стал князем всего три недели назад, он куда больше склонен был подчеркивать свой статус, чем делал бы это при иных обстоятельствах.
— Но вы не то чтобы действительно дали слово, — возразила Садако. — Вы всего лишь сказали, что не побоитесь провести ночь в той части замка, где появляется призраки. И вы сказали это только мне. А я и так вам верю. А теперь, пожалуйста, давай уйдем.
— Ты можешь уйти, — величественно изрек Киёри. — А я дал слово, и потому должен остаться здесь.
Он взялся за дверь и толкнул ее. Киёри надеялся, что дверь заперта, и это помешает ему войти. Но та легко скользнула в сторону. Репутация этой комнаты охраняла ее надежнее любых замков. Священники и монахини каждый день убирали в этой части замка, и потому здесь не было ни паутины, ни пыли, ни затхлого запаха.
Садако испуганно ахнула и попятилась от открытого дверного проема.
Киёри заглянул внутрь. Он ничего не увидел. Но из-за теней в комнате было еще темнее, чем в коридоре, где они стояли.
— Что ты видишь? — спросил он.
— Темноту, — ответила Садако. — Неестественную темноту. Пожалуйста, господин мой, прошу вас, давайте уйдем.
Садако никогда не называла его «мой господин», разве что в самой официальной обстановке, когда это было совершенно необходимо. Ей действительно было очень страшно. И осознание этого заставило Киёри выказывать храбрость, которой он на самом деле не ощущал. Он вошел в комнату и начал закрывать за собой дверь. Как он и надеялся, Садако шагнула через порог быстрее, чем он успел затворить дверь. Она вцепилась ему в руку и в плечо, и Киёри почувствовал, когда она прижалась к нему, что Садако дрожит всем телом.
— Успокойся, Садако, — сказал Киёри, проходя дальше. — Наши глаза скоро привыкнут к темноте. И луна уже встает. Скоро здесь станет светлее.
— Светлее станет гораздо раньше, если вы откроете дверь, — сказала Садако, — или хотя бы если мы останемся рядом с ней.
— Если я открою дверь, можно будет подумать, будто я боюсь. Если мы останемся рядом с дверью, это, опять же, будет выглядеть как проявление страха. Вот. Мы сядем здесь, у ниши.
— А разве не здесь, если верить рассказам, стояло ее ложе?
Садако внезапно остановилась. Поскольку она крепко держалась за Киёри, ему тоже пришлось остановиться.
— Да, так говорят. Но люди много что говорят. Лучше всего полагаться на собственное суждение и не прислушиваться к болтовне тех, кто ничего не знает, но зато много говорит. Давай же наконец присядем.
— Кажется, стало немного светлее, — сказала Садако и села. — Но я до сих пор мало что вижу.
— Мы забыли прихватить постельные принадлежности, — с деланной небрежностью сказал Киёри. — Придется нам спать прямо на циновках.
Садако доверяла ему, и это доверие придавало Киёри уверенности. Он откинулся назад и собрался было растянуться на полу.
И тут же погрузился в невозможное. Его одновременно охватили леденящий холод и жгучее пламя; земная тяжесть сплющила его в бесконечно малую точку, а легкость небес разнесла его во все стороны космоса; немыслимая боль растерзала его тело, а беспредельный экстаз принес ему освобождение.
— Киёри! — Садако в испуге уставилась на него. В свете восходящей луны виден был написанный на ее лице страх. — Что случилось?
Киёри не мог ей ответить. Даже если бы он был в состоянии говорить, он не знал бы, что сказать. Он видел настоящее, сосуществующее с бесчисленными мирами и бессчетными эпохами, и бесконечным множеством существ, которые были и в то же время не были им самим. Он видел прошлое и будущее, протянувшееся на беспредельное расстояние от безначального начала до бесконечного конца, которые он никогда не смог бы осознать, сохранив целостность рассудка.
Призрачная женская фигура поднялась из него, словно дух, покидающий тело. В этот миг Киёри понял, что произошло. Она пришла к нему, как он пришел к ней. Ее длинные волосы рассыпались по плечам и упали на него.
Нет, не на него.
В него.
Она парила на расстоянии ладони над циновкой, в обычной манере бесплотных упырей, и, подобно упырю, находилась отчасти внутри него, а отчасти снаружи. Все ужасные слухи о том, что в этом крыле появляется призрак, оказались правдой, но все было совсем не так, как представлял себе Киёри.
— Киёри! — позвала Садако. Она протянула руку, но прежде, чем она успела прикоснуться к Киёри, он заговорил, но не с нею.
— Госпожа Сидзукэ, — сказал он.
— Господин Киёри, — отозвалась Сидзукэ и, отодвинувшись, вышла из него.
И тут Киёри потерял сознание.
— Киёри!
Садако слишком перепугалась, чтобы прикасаться к нему. Но что-то нужно было делать. Она вскочила и кинулась прочь из комнаты, за помощью. Но, не пройдя и пяти шагов, остановилась. Если кто-нибудь увидит Киёри в момент такой слабости, возможно, в момент приступа безумия — поскольку он обратился к чародейке древних времен, словно видел ее перед собою, — его и без того пока непрочная власть может окончательно пошатнуться. Киёри всего пятнадцать лет, и у него много врагов и мало друзей.
