— После этого дедушка Нао и посадил свои яблони?
— Нет, это произошло при его предке, много поколений назад. Княжество, озеро и замок продолжают называть Белыми Камнями, хотя сами камни исчезли давным-давно.
— Но из-за этого же получается путаница, — говорит маленький Гэндзи и разматывает бечеву, готовясь побежать. — Надо поменять название.
— Имя — это больше, чем просто описание, — говорит его отец. — Это эмблема постоянства, и неважно, сколь многое изменилось. Точно так же, как и твое имя. Гэндзи.
Гэндзи видит, как родители переглядываются и улыбаются друг другу.
Гэндзи-взрослый помнил эти их взгляды. Ему от них делалось неуютно, потому что они исключали его из своего круга. Теперь же он видел, что это происходило не нарочно, а просто потому, что они так тесно связывали тех двоих. Ни для кого больше не оставалось места.
— А мне и имя мое не нравится! — заявил Гэндзи и помчался по берегу, запуская змея.
Его назвали Гэндзи, как прославленного принца, героя древнего романа, написанного госпожой Мурасаки. А еще это было одно из имен великого героя из клана Минамото, Ёсицунэ; он жил взаправду, семьсот лет назад, и выигрывал битвы, даже когда все было против него. Только тот, кто происходит из клана Минамото, может быть сёгуном. Нынешний сёгун, Токугава, утверждает, будто он потомок Минамото. Гэндзи слыхал, как люди перешептывались, что, дескать, Гэндзи — слишком нелепое и выпендрежное имя для сына какого-то незначительного господина. О чем они там себе думают? — говорили люди. Что их малыш когда-нибудь станет таким же красавцем, как Блистательный Принц легенды? Что он, один из младших членов клана Окумити, когда-нибудь сможет стать сёгуном?
И теперь, когда трехлетний Гэндзи бежал вниз, к воде, а змей прыгал за ним по берегу и никак не хотел лететь, пятидесятивосьмилетний Гэндзи вспомнил, почему он получил это имя. Его мать вышла замуж очень юной. Она знала книги куда лучше, чем жизнь, и больше всего она любила роман госпожи Мурасаки. Она хотела, чтобы у нее был свой Гэндзи — пусть даже сын, а не возлюбленный. И уже по одному этому можно судить, насколько отец Гэндзи любил жену — он согласился на это имя, хотя знал, что теперь поток насмешек, обрушившихся на него, когда он стал зятем Яблочного князя, усилится. Ему наверняка пришлось выдержать яростные возражения и князя Киёри, и князя Нао. И все это было в его имени, и во взгляде, которым обменялись его родители, и в улыбке, которая принадлежала только им двоим.
Змей никак не летел. Гэндзи начал злиться. Он уже подумал было изорвать змея и выбросить в озеро, как услышал голос отца:
— Беги к нам, Гэндзи, навстречу ветру!
И он побежал, как подсказал ему отец, — маленький Гэндзи, и все оглядывался на своего змея, любуясь, как тот поймал ветер и начал подниматься. Гэндзи, очутившийся внутри себя прежнего, хотел посмотреть на мать. Если ему три года, значит, она носит сейчас его сестру, чье рождение убьет их обоих. Это их последние счастливые дни, проведенные вместе — отца, матери и маленького Гэндзи. Ему хотелось взглянуть на мать. Он запомнил ее очень красивой. Но все маленькие мальчики думают, что их мамы красивые. Ему три года, и ему — пятьдесят восемь, а его матери — двадцать, и никогда не исполнится двадцать один. Змей взмыл в небо над берегом озера Белые Камни.
Мальчик запрокинул голову. Его змей с волшебно яркими воробьями выделялся на фоне неба, словно изукрашенный драгоценными камнями кусочек радуги. Он засмеялся, и услышал, как смех отца и матери становится ближе, по мере того, как он подбегал к ним, а змей поднимался все выше и выше.
Мужчина хотел взглянуть на свою мать, а не на змея, и пытался заставить мальчика повернуть голову и…
— Князь Гэндзи!
Он услышал чей-то голос, отдаленный, неясный, встревоженный.
Открыв глаза, князь увидел перед собой Хидё, самого верного из своих вассалов. Но где же его прическа, где кимоно, где мечи? Впрочем, Гэндзи быстро пришел в себя. Он вспомнил, что Хидё умер, погиб, защищая его во время одного из множества покушений, которые враги Гэндзи успели подстроить за эти годы. А прическа, кимоно и мечи делись туда же, куда и сёгун, князья и самураи. Сгинули навеки. А этот молодой человек, так похожий на Хидё — это его сын, Ивао.
Ивао повернулся к телохранителю, стоящему у него за спиной, и распорядился:
— Передай председателю, что князь Гэндзи заболел и сегодня не станет произносить речь в парламенте.
— Погодите. — Гэндзи сел. — Я сейчас буду готов.
Он знал, что эта задержка, вызванная его третьим и последним видением, как раз и даст его убийце время добраться до места. Гэндзи невольно оценил иронию ситуации, хоть ему и предстояло поплатиться за нее жизнью. Само явление его третьего видения дало возможность исполниться первому видению.
— Помогите мне добраться до экипажа.
Гэндзи жалел о том, что ему не удалось сполна воспользоваться видением, не удалось получше присмотреться к матери. Действительно ли она была настолько красива, как ему запомнилось? Теперь он умрет, так и не разгадав эту загадку.
Но все-таки он получил бесценный дар. Видение прошлого не сможет подсказать ему пути будущего, поскольку будущего этого осталось всего-то на несколько сотен ударов сердца. Но вместо этого ему даровано было видение его счастливого детства. Оно всегда вспоминалось Гэндзи как исполненное стыда и печали. Он позабыл эти радостные дни, когда они трое были, наверное, самой счастливой семьей во всей Японии.
— Мой господин!
Они приехали. Гэндзи вышел из экипажа.
— Господин, вы уверены, что достаточно хорошо себя чувствуете, чтобы выступать сегодня с речью?
— Вполне достаточно.
То, что последнее видение явилось именно сейчас, помогло его убийце еще и в другом отношении. Телохранители Гэндзи, обеспокоенные приступом и воспоследовавшим недомоганием князя, уделяли ему куда больше внимания, чем следовало бы, и куда меньше — потенциальной угрозе, которая могла исходить из толпы.
Предсказание и его исход были переплетены и неразделимы. В детстве Гэндзи этого не понимал. Он удивлялся, почему госпожа Сидзукэ так много знала о будущем, но так и не смогла предотвратить предательство, о котором ведала даже прежде, чем оно было замыслено. Теперь, на исходе жизни, тайна развеялась.
Знать будущее — это все равно что знать прошлое. Невозможно контролировать или изменять события — разве только наше отношение к ним. В душе, как и на земле, есть свои направления. Горечь, гнев, страх и ненависть лежат в одной стороне, а самообладание, признательность, доброта и любовь — в другой.
Способность выбирать должное направление в душе — вот в чем истинная сила провидца.
Как же ему повезло — и с теми, кого любил он, и с теми, кто любил его!
В зале парламента стоял гам; там оживленно о чем-то спорили. Ивао шагнул в сторону и распахнул дверь перед Гэндзи.
