— Но ей ничего не грозит?
Доктор Одзава согнулся в поклоне.
— Мне очень жаль, мой господин…
Гэндзи рухнул на колени. Его затопило горе.
— Князь Гэндзи, вы — отец, — сказал доктор и вложил Гэндзи в руки младенца. Гэндзи не сопротивлялся. Он попытался всмотреться в лицо младенца, надеясь узреть в нем черты матери. Но тот, другой Гэндзи не смотрел на лицо ребенка. Все его внимание было приковано к маленькому украшению, висящему у ребенка на шее на серебряной цепочке.
Это был небольшой медальон, украшенный изображением креста и одного-единственного стилизованного цветка, геральдической лилии.
— Тот самый медальон, который носите вы, — сказал Гэндзи.
— Это еще ничего не доказывает, — сказала Эмилия. — Даже если вы действительно видели то, что, как вы думаете, вы видели, это еще ничего не доказывает. — Откровение Гэндзи потрясло ее, но она не хотела этого показывать. Если она покажет это, то тем самым признает, будто у Гэндзи и вправду могло быть видение. — Во снах людям являются самые странные галлюцинации. Такова сама природа сна. Вы видели мой медальон. Нанако рассказала вам о предсказании госпожи Сидзукэ. Ваше спящее сознание совместило все это самым причудливым образом. Вот и все.
— Этот сон, как вы его называете, явился мне шесть лет назад, в розовом саду нашего замка, — сказал Гэндзи. — И мне не больше вашего хочется, чтобы он оказался правдой.
Эмилия отвернулась от него, запустила руку за ворот блузы и расстегнула цепочку. Повернувшись обратно, она взяла Гэндзи за руку и вложила в его ладонь цепочку и медальон с лилией. Это была ее самая большая драгоценность. Она думала, что не расстанется с нею до самой смерти. Вот и еще одна тщетная надежда.
— Вот, он ваш. Вы можете отдать его жене, или любовнице, или наложнице — в общем, кто раньше родит, — а она сможет отдать его ребенку. Ваш сон сбудется, и тем докажет, что никакое это не видение.
Гэндзи посмотрел на медальон и покачал головой.
— Дедушка говорил мне, что пытаться избежать исполнения пророчеств — тщетное занятие. Они все равно сбудутся, но, возможно, с куда более опасными последствиями. Но я все-таки пытался. Я старался держаться как можно дальше от вас. Я проводил время с гейшами, хоть мне этого и не хотелось. Я привел в свой дом наложниц. Я подстроил ваше знакомство с Чарльзом Смитом и Робертом Фаррингтоном. Если бы хоть у какой-нибудь гейши или наложницы родился ребенок, я бы, возможно, убедил себя, что это было вовсе не видение, а всего лишь сон, как вы выразились. Или если бы вы вышли замуж за Смита или Фаррингтона и вернулись в Америку — возможно, тогда я бы тоже в это поверил.
Гэндзи взял Эмилию за руку и положил медальон лишь на ладонь.
— Эмилия, нам остается надеяться лишь на ваше замужество. Если мы не будем вместе, это пророчество не сможет исполниться. Это просто будет невозможно.
Он попытался отнять руку, но Эмилия удержала его. Она долго смотрела на него, и на лице ее невозможно было прочесть ничего. А потом оно медленно озарилось улыбкой, и одновременно с этим Эмилия заплакала. Она плакала беззвучно и улыбалась, и не отрывала взгляда от лица Гэндзи.
— Что случилось?
— Я уже очень давно люблю вас. — Эмилия остановилась, перевела дух и сказала: — Но до этого мгновения я не знала, что и вы любите меня.
— Если я каким-то образом вызвал у вас такое мнение, я глубоко об этом сожалею, — сказал Гэндзи. Христиане считают ложь грехом. Это потому, что они полагают — совершенно ошибочно, — что правда всегда лучше. — Это не так, — сказал он. — Извините. Мне очень жаль.
— Вы очень искусно притворялись целых шесть лет. Но теперь я вижу вас насквозь.
Гэндзи рассмеялся, пытаясь разрядить обстановку.
— И как же я себя выдал? — спросил он, делая вид, будто все это не более чем шутка.
— Вы верите в свои видения, — сказала Эмилия, — и в видения, которые ваши предки видели на протяжении шестисот лет. Вы верите, что всякая попытка противодействовать им обречена на провал, и повлечет за собою великие бедствия. Вы во все это верите, и все-таки вы отсылаете меня прочь в надежде, что именно это видение не исполнится.
— Если я не такой хороший христианин, каким мне следовало бы быть, из этого еще не следует, что я всецело лишен христианских добродетелей. Я ваш друг. Я не хочу, чтобы вы страдали. И уж конечно я не хочу, чтобы вы умерли безвременно.
— Лжец, — сказала Эмилия и улыбнулась.
Это напомнило Гэндзи, как это же самое слово произнесла Хэйко, когда он видел ее в последний раз. Но Хэйко не улыбалась.
— Вы рискуете собой, будущим своего клана, безопасностью вашего наследника — или даже тем, что он вовсе не появится на свет, — сказала Эмилия. — И для чего? Для того, чтобы защитить меня.
Она отпустила его руку, которую так и сжимала все это время.
— Вы больше заботитесь обо мне, чем о себе, — сказала она. — Кажется, именно в этом, по вашему определению, заключается любовь?
Гэндзи взглянул на свою руку. Эмилия оставила медальон у него в ладони.
Если он хочет, чтобы она уехала, ему нужно упорствовать и отрицать то, что она говорит. Тогда она уедет. Она выйдет замуж за Смита, или за Фаррингтона, или еще за какого-нибудь американца и уедет, и никогда больше не увидит ни Японию, ни Гэндзи. Вовсе не потому, что она поверит, будто он не любит ее, а потому, что она никогда не станет ему навязываться, даже ради того, чтобы спасти его. Согласно принципам ее веры и переплетенными с ними идеями о романтической любви, свободный выбор играет решающее значение.
Свободный выбор.
Гэндзи не знал, каков истинный смысл этих слов. В его мире они не имели смысла. Выбор — это способы, которыми человек должным образом исполняет предначертанное. Свобода? Никто не свободен. Это иллюзия, взлелеянная демонами, и в нее верят только глупцы и безумцы.
И кто же он? Глупец? Безумец? Демон? Возможно, и то, и другое, и третье.
Гэндзи взял медальон за цепочку. Он сверкал столь же ярко, как и тогда, в видении. Он надел цепочку на Эмилию и слегка коснулся ее шеи, когда застегивал замочек.
Свободный выбор или судьба?
— Гэндзи… — сказала Эмилия и постепенно утихла в его объятиях.
У Эмилия почти не было времени дивиться этой неожиданной развязке. Стоило Гэнди принять решение, как он принялся планировать и претворять свои планы в жизнь с быстротой и тщательностью самурая-полководца во время войны. Менее чем за три недели церковь на холме над Яблоневой долиной, та самая, о которой они так долго говорили, сделалась реальностью. Руководитель строительства, Цуда — тот самый, который обнаружил «Осенний мост» и переслал его Эмилии — работал, похоже, круглосуточно, даже без перерыва на сон, как будто от своевременного завершения стройки зависела его жизнь. Служанки в замке шили свадебное платье по французскому фасону, такому замысловатому, что его могли носить еще до Революции. На платье пошло множество ярдов наилучшего китайского шелка, ирландского льна и французских кружев. Эмилия как-то случайно услыхала от одной служанки, что один лишь корсаж с его причудливой вышивкой стоит почти столько же, сколько годовой доход какого-нибудь некрупного княжества. Такая расточительность ужасно смущала Эмилию. Ей казалось, что даже у королевы Виктории, и у той не было такого прекрасного свадебного платья. Но она ничего не стала говорить Гэндзи. Она знала, что у него есть очень веские причины устроить из свадьбы грандиозное представление. Князь, возглавляющий один из самых древних родов страны, женится на чужеземке без имени, политических связей и денег. Он сражается с неизбежно плодящимися клеветническими слухами, напропалую демонстрируя гордость. Возможно, все это и вправду в смысле стратегии сходно с военной кампанией.
