— Ну так в чем дело?
— Я хотел поговорить с вами по важному делу. Однако же я вижу, что вы ждете гостя, и потому не стану более обременять вас своим присутствием. Я буду просить у вас дозволения посетить вас в другой раз.
Сигеру поклонился и вышел. Он уже проделал все, что требовалось, ранее, когда пища только готовилась. Сюда же он пришел лишь затем, чтобы удостовериться в своих подозрениях. Гость был незрим для всех, кроме его отца.
— Поворотный момент его жизни уже достигнут, — сказала госпожа Сидзукэ, когда они снова остались наедине. — Теперь остается лишь ждать, пока неизбежное свершится.
— Это не обнадеживает, — сказал Киёри.
— А почему вас следует обнадеживать или не обнадеживать? — возразила Сидзукэ. — Факты видятся яснее, когда их не затуманивают эмоции.
— Человеческие существа, — заметил Киёри, — всегда испытывают эмоции, хотя в силу обучения, склонностей или обстоятельств могут не поступать в соответствии с ними — и не всегда поступают.
— Человеческие существа, — промолвила Сидзукэ. — Это игра моего воображения, или вы вправду подчеркнули эти слова?
— Вправду. Я не знаю, кто вы на самом деле, но вы не человек.
Сидзукэ прикрыла рот рукавом и рассмеялась; глаза ее заискрились почти ребяческим весельем.
— Как мы похожи, мой господин, и как непохожи! Под конец, когда отпущенное нам время истекает, вы пришли к тому же выводу, к которому я пришла в начале, когда вы впервые явились мне.
Прежде, чем Киёри овладел собою достаточно, чтобы снова заговорить, прошло несколько мгновений.
— Когда я явился вам?!
Сидзукэ встала — шелк ее кимоно, надетых одно поверх другого, шелестел тихо, словно шепот листьев, которых коснулся легкий ветерок, — и подошла к восточному окну.
— Мой господин, не согласитесь ли вы исполнить мою прихоть?
Киёри, слишком потрясенный, чтобы сопротивляться, встал и подошел к ней. Сидзукэ указала на пейзаж за окном.
— Что вы видите?
— Ночь, — отозвался он.
— И какова же эта ночь?
Киёри пытался взять себя в руки. Управляя дыханием, заставляя замедлиться бешено бьющееся сердце, не обращая внимание на бурю мыслей, давящих изнутри на глаза и виски, князь сосредоточился на ночи за окном. Дующий с моря сильный ветер вздымал увенчанные белопенными гребнями волны на высоту человеческого роста и обрушивал их на скалистый берег. Тот же самый ветер разогнал облака, очистив небо, и ни тучи, ни туман не мешали звездам сиять. В глубине острова шум ветра в деревьях тонул в пении ночных птиц.
— Сильный ветер, чистое небо, бурное море, — сообщил Киёри.
— Сейчас ночь, но никакого ветра нет, — сказала Сидзукэ. — Из долин поднимается дымка и плывет на восток, в сторону костров, и к океану. К утру она снова вернется к берегу уже в облике густого тумана. В час дракона, когда туман рассеется, я умру. — Она улыбнулась. — Конечно же, для вас это ничего не значит, поскольку вы уверены, что я уже мертва, и была мертва за пятьсот лет до вашего рождения.
— Я не вижу никаких костров, — сказал Киёри.
— Я знаю, что вы их не видите, — сказала Сидзукэ, — поскольку как я на самом деле не там, так и вы на самом деле не здесь.
Неожиданно быстрое движение — и прежде, чем Киёри сумел уклониться, женщина коснулась его. Он почувствовал не тепло ее руки, но…
— Холод, — произнесла она, завершая его мысль. — Не на коже, но глубоко внутри, в костях; не тот холод, что несет с собой северный ветер, а более пронзительный, словно предвестие беды.
— Да, — согласился князь. — А что чувствуете вы?
— То же самое, — сказала Сидзукэ. — Прислушайтесь. Что вы слышите?
— Ветер усиливается.
— Я слышу флейту, — сказала она. — Госпожа Аямэ играет «Незримую луну».
— Я знаю эту песню, — сказал князь. — Когда Гэндзи был маленьким, он часто ее играл.
— На что похожа эта мелодия?
Киёри вновь ощутил леденящий холод.
— На поднимающийся ветер.
— Да, — согласилась Сидзукэ. — На поднимающийся ветер.
В тусклом свете единственного светильника Сигеру преклонил колени перед алтарем. Ему оставался лишь один путь. Если бы он столько лет не был настолько поглощен своим честолюбием непобедимого воина, возможно, он заметил бы, что с его отцом что-то неладно. Возможно, ему не следовало так безоглядно отмахиваться от доходящих до него слухов. Теперь же было слишком поздно.
Сигеру зажег первую из ста восьми курительных палочек, которые ему следовало сжечь за время своего бдения. Сто восемь — число бедствий, что навлекает на себя человек. Сто восемь — число вечностей, которые он проведет в ста восьми преисподнях за преступления, которые он начал совершать этой ночью. К нынешнему моменту его отец уже мертв — отравлен желчью рыбы-луны, которую он, Сигеру, подбавил в его пищу. Когда церемония покаяния будет завершена, он отыщет свою жену и детей. После этого останется только его племянник, Гэндзи. Но вскоре предоставится возможность, и Гэндзи тоже умрет. Проклятие пророческого дара завершится. А с ним — неизбежное последствие — завершится и род Окумити.
Почтительно поклонившись, Сигеру поставил курительную палочку на погребальный алтарь своего отца.
— Я глубоко сожалею, отец. Пожалуйста, прости меня.
Он взял вторую палочку и повторил процедуру.
— Я глубоко сожалею, отец. Пожалуйста, прости меня.
Проклятие завершится. Должно завершиться.
— Я глубоко сожалею, отец. Пожалуйста, прости меня.
Будущее не предназначено для того, чтобы его знали. Когда же его познают, оно оборачивается против знающих и пожирает их.
— Я глубоко сожалею, отец. Пожалуйста, прости меня.
Он надеялся, что князь Киёри не страдал. Желчь рыбы-луны вызывает у жертвы перед смертью необычайно яркие видения. Быть может, князь в последний раз узрел себя в объятиях своей призрачной возлюбленной.
Сигеру зажег пятидесятую палочку. Дым благовоний начал заполнять маленький храм.
За его стенами поднимающийся ветер гнал облака к берегу. Луна, час назад полная и яркая, теперь скрылась и сделалась незримой для глаз.
Дворец «Тихий журавль» в Эдо.
Окумити-но-ками Гэндзи, следующий в линии наследования княжества Акаока, полулежал на полу, развалившись на свой обычный невоинственный манер; он опирался на локоть, в другой руке держал чашечку с сакэ, а на губах его играла легкая улыбка. Большая часть из присутствующей здесь дюжины гейш танцевали, пели или наигрывали веселые мелодии на кото и сямисенах. Одна гейша сидела рядом с Гэндзи, готовая наполнить ему чашечку сразу же, как только в том возникнет нужда.
