— Пожалуйста, спуститесь.
Эмилия рассмеялась.
— Не спущусь! Лучше вы поднимайтесь сюда!
Гэндзи озабоченно посмотрел на нее. Ее веселость казалась искренней, улыбка — непринужденной, а блеск глаз был вполне здоровым, а не болезненно печальным.
— Мне кажется, было бы лучше, если бы вы спустились.
Эмилия покачала головой и снова рассмеялась.
— Я вижу, мы не придем к согласию. А потому каждому из нас придется поступать в соответствии с собственными наклонностями и не мешать в том другому.
— Подобный подход ведет к анархии, — возразил Гэндзи. — Нам необходимо договориться. Я взберусь наверх, если вы согласитесь потом спуститься вниз вместе со мной.
— Соглашусь, но только если вы заберетесь так же высоко, как и я.
— Это было бы безрассудством. Эти ветви едва-едва выдерживают вас. Если туда поднимусь еще и я, они сломаются.
— Тогда оставайтесь там, где вы есть, а я останусь здесь.
Гэндзи сдался. Он не мог оставить Эмилию на макушке дерева. Он ухватился за сук и прямо с седла полез на яблоню. Добравшись до ветки прямо под Эмилией, он снова начал переговоры.
— Вы же видите, если я поднимусь на эти ветви, они сломаются.
— Возможно, — отозвалась Эмилия.
— Не возможно, а совершенно точно.
— Ну хорошо, я сочту, что ваше обязательство выполнено, если вы ответите на один вопрос.
Ага. Вот оно. Теперь, когда они оба сидели на макушке яблони, нервное расстройство Эмилии дало себя знать. И как же ему удержать ее от падения и не свалиться самому? Гэндзи боялся, что ему это не удастся. Если Эмилия потеряет равновесие, ему останется лишь подхватить ее и попытаться смягчить их приземление. Если учесть, что до земли двадцать футов, тут потребуется такой уровень воинских умений, которыми Гэндзи, пожалуй, не обладал. Ну до чего же это по-женски — все усложнять без нужды! Похоже, это свойство присуще женщинам всех стран, невзирая на разницу культур.
— Задайте его, когда мы спустимся вниз, — предложил Гэндзи. Впрочем, он не думал, что эта уловка сработает, и она действительно не сработала.
— Нет, — просто сказала Эмилия.
Гэндзи не мог заставить ее спуститься силой. Потому у него не осталось иного выхода.
— Что это за вопрос?
— В вашем англо-японском словаре есть все, — сказала Эмилия, — за одним-единственным исключением. В нем нет статьи к слову «любовь», ни на том, ни на другом языке. Почему?
Это был не тот вопрос, которого ожидал Гэндзи, но князь увидел, куда он ведет.
— Значение этого слова известно всем, — сказал он. — Потому ему не нужны дополнительные определения — довольно простого перевода. А теперь спускайтесь.
Эмилия покачала головой.
— Ваш ответ недостаточен. Вы сказали, что значение этого слова известно всем. Тогда скажите мне его. Что такое любовь?
— Я возражаю. Вы сказали про один вопрос, и я на него ответил. Теперь вы должны выполнить свою часть сделки.
— Речь не самурая, но торговца, — сказала Эмилия. Но все таки принялась спускаться. Когда они оба очутились на земле, она сказала: — Я не верю, чтобы вы знали, что такое любовь, князь Гэндзи.
— Конечно, знаю. Но дать определение, пригодное для словаря — это уже совсем другое дело.
Никогда еще на памяти Гэндзи улыбка Эмилии так не напоминала ухмылку.
— Вот-вот. Ответ человека, который этого не знает.
1830 год, замок «Белые камни» в княжестве Сироиси.
Князь Киёри был рад видеть своего старого друга, князя Нао, но совершенно не рад был причине, что привела его в это далекое северное княжество.
— Но как это может не быть радостной причиной? — сказал князь Нао. — Ты просишь руки моей дочери для твоего старшего сына. Это свяжет наши семьи навеки. Великолепно! Эми, забери чай и принеси сакэ!
— Погоди, — остановил его Киёри. — Я еще не все сказал.
— А что тут еще говорить? — удивился Нао. — Моя дочь станет женой будущего князя Акаоки. Мой внук — да ниспошлют его небеса как можно скорее — в свой черед тоже станет князем. Эми, где сакэ?
— Она только что ушла за ним, господин, — отозвалась другая служанка.
— Ну так что ты тут сидишь? Иди помоги ей!
— Нао, выслушай меня, — сказал Киёри. Вид у него был мрачный. — Я прошу тебя отдать твою дочь за Ёримасу, но как друг я советую тебе отказать мне.
— Что? Ты несешь чушь. Как ты можешь просить и тут же советовать отказать?
— Мне было видение, — сказал Киёри.
— А! — только и вымолвил Нао и уселся, приготовившись слушать. Они с Киёри были знакомы уже тридцать лет. За это время Киёри рассказывал ему о многих видениях, и все они оказались истинными. Может, кто-то и сомневался в провидческом даре князя Акаоки. Нао — никогда.
— От этого брака родится наследник, — сказал Киёри. — Единственный наследник нашего клана, который выживет во время великих перемен. Но твоя дочь не сможет до конца оправиться от трудных родов. Вторые роды убьют ее.
Нао опустил взгляд. Несколько раз глубоко вздохнул, не говоря ничего и не поднимая глаз.
— Это не неизбежно, — сказал Киёри. — Откажись от этого брака, и пусть ношу несет другой.
— Но разве можно этого избежать? Ты же видел это в видении.
— Я полагаю, мои видения — это то, что может быть, а не то, что случится непременно, — сказал Киёри.
— А бывало ли, чтобы какое-нибудь из них не сбылось?
— Нет.
— Тогда что заставляет тебя думать, что с этим дело может обстоять иначе?
— В прошлом я всегда следовал тому, что видел. А если мы не станем следовать? Ведь, несомненно, не видение, а наши действия определяют, что произойдет.
— Ты в этом уверен?
— Нет, — сознался Киёри, — но в том-то и дело. Если мы поступим вопреки видению, то не будем уверены ни в чем, в том числе — и в смертях, которые я предвидел.
Нао покачал головой.
— Мы также лишимся явленной в твоем видении уверенности в том, что наш внук выживет и продолжит наш род. Сохранение клана важнее жизней отдельных людей, особенно если оба наши клана воплотятся в одном главе.
— И ты позволишь своей дочери выйти замуж, зная, что этот брак послужит причиной ее смерти?
— Мы все умрем, — отозвался Нао. — Такова наша судьба. Если она умрет ради сохранения нашего клана, она умрет, как подобает дочери самурая. Ни ей, ни нам не следует сожалеть об этом.
Киёри кивнул.
— Я так и думал, что ты это скажешь.
Нао расхохотался.
