— Тогда зачем ты вообще принялся со мною спорить?
— Господин… — подала голос служанка, принесшая поднос с сакэ. Нао взял чашечку. Повинуясь его настойчивости, Киёри тоже взял чашечку, но с явной неохотой.
— Потому, что это не единственная причина отказаться от этого брака, — сказал Киёри.
— Поразительно. Ты хочешь сказать, что есть и другая?
— Да, и вкупе с первой они образуют очень веские доводы против.
Нао подождал, что еще скажет Киёри, но тот умолк. Он безмолвствовал и, кажется, сделался еще мрачнее. Нао потягивал сакэ и терпеливо ждал. Он был уверен, что раз Киёри молчит, значит, на то есть веская причина. Нао уже начал было думать, что Киёри передумал делиться с ним второй причиной, когда тот все-таки заговорил.
— Мой сын, Ёримаса, недостойный человек. Он — пьяница, бабник и мот.
— Брак изменит его, как меняет всех.
— Когда я назвал его пьяницей, бабником и мотом, я выразился недостаточно прямо. Он хуже. Намного хуже. Если бы он приходился мне не сыном, а вассалом, я уже давным-давно приказал бы ему покончить с собой. И то, что я не могу этого сделать — признак моей слабости как отца.
— Что же он сделал?
— Вещи, о которых мне стыдно даже думать, не то что говорить вслух, — отозвался Киёри.
Ёримаса давно ждал двух вещей. Момента, когда он примет власть над княжеством Акаока, и своего первого видения. Поскольку он являлся старшим сыном князя Киёри, в первом он был уверен. А непоколебимая уверенность в собственном особом предназначении сулила ему второе. И его характер с самого раннего детства формировался под воздействием этих ожиданий, несмотря на увещевания отца, часто повторявшего, что жизнь изменчива и полагаться на нее нельзя, а на наследование пророческого дара — тем более. Ёримаса уродился редкостным упрямцем. Он мог повторять: «Да, отец», — но на самом деле вовсе не имел этого в виду.
Поскольку Ёримаса был настолько уверен в себе, окружающие тоже были уверены в нем. Особенно если учесть, что он был старшим внуком по обоим линиям родства. Неудивительно, что родственники возлагали на него большие надежды. К концу первого года жизни Ёримаса был смышленым и бодрым ребенком, уже говорящим осмысленные фразы. К третьей годовщине он уже научился писать. Он с немалым искусством обращался со своим маленьким мечом, метко пускал стрелы в цель из маленького детского лука и бесстрашно управлялся со своим пони, и все это прежде, чем ему исполнилось пять лет. Домашние носились бы с ним в любом случае. А благодаря его выдающимся качеством, включая красивую внешность, с ним носились еще больше обычного.
Рождение его брата, Сигеру, не умалило его достоинств. Сигеру был более тихим и более робким, чем Ёримаса, и далеко не таким красивым. И всем, когда они ударялись в воспоминания, казалось, что когда мальчики росли, Ёримаса все делал раньше, лучше и своеобразнее. Если Сигеру в чем и превосходил брата, так это в физической силе. Он был очень сильным мальчиком. Впрочем, среди мужчин сила ценится не настолько высоко, как среди быков. Да и как бы там ни было, поскольку, согласно законам и обычаям, наследовал всегда старший сын, первому сыну придавалось намного большее значение, чем второму. Особенно когда первый, как вот сейчас, обладал такими выдающимися дарованиями. Родственники, вассалы и слуги то и дело твердили друг дружке о том, как им необыкновенно повезло, что у них такой талантливый юный господин. Несомненно, будущее клана в надежных руках, особенно если учесть, что, судя по всем признакам, в этом поколении именно Ёримасе предназначено унаследовать провидческую силу.
Такой знатный юноша, обладающий всеми дарами, какие только может дать хорошая наследственность и семейное состояние, неизбежно обзаводится последователями среди ровесников. Ёримаса не был исключением. Отчасти из-за тревожного времени — беспорядков в стране, увеличения количества чужеземных военных кораблей у берегов, внушающих беспокойство политических перемен на азиатском материке, — возможность наличия провидческих способностей притягивали к Ёримасе куда больше молодых господ, чем это происходило бы в иных обстоятельствах. Но и так этого могло бы не произойти, если бы Ёримаса не представлял собою безукоризненный образчик благородного самурая. И мог ли он, живя подобной жизнью, воспринять отцовские предостережения всерьез?
И потому, когда разочарование настигло его, оно оказалось неописуемо огромным.
В канун его двадцать второго дня рождения отец сказал Ёримасе:
— Ты не станешь князем после меня.
Потрясенный Ёримасу только и сумел спросить:
— Почему?
— «Почему» здесь ни при чем.
— Я — ваш старший сын. Я не уступлю своих прав моему младшему брату.
— Сигеру тоже не станет князем.
Невзирая на боль, Ёримасу рассмеялся.
— Раз ни Сигеру, ни я не станем вашими наследниками, вы, должно быть, намереваетесь породить еще одного? Или уже проделали это втайне?
— Перестань болтать глупости. Я сказал тебе правду. Прими ее.
— Это пророчество?
— Называй это как хочешь, или не называй никак, — сказал отец. — Учитывай его или не обращай на него внимания. Это ничего не изменит.
— Кто же станет следующим правителем нашего княжества?
— Тот, кто еще не родился.
— Так значит, вы намереваетесь взять себе новую жену, или наложницу. — Первоначальное потрясение Ёримасы начало сменяться гневом. Какая-то ловкая женщина вскружила отцу голову. И старый дурак, влюбленный без памяти, пообещал, что сделает ее ребенка следующим князем. Кто же она такая? — Вы так уверены, что породите нового наследника? Вы уже не молоды, отец.
Лицо отца приобрело какое-то странное выражение. Сейчас его суровость казалась преувеличенной. Но скрывалось ли под ней какое-то иное чувство? Если и так, Ёримаса не мог его разгадать.
— Решение принято, — сказал Киёри. — И обсуждать тут больше нечего.
Если обсуждать и было нечего, зато было что делать. Во-первых, Ёримасе нужно было выяснить, кто эта женщина, и где отец прячет ее и ребенка, если таковой уже существует. Затем нужно будет избавиться от них. Пророчество тут ни при чем. Киёри сказал о принятом решении. Он не стал бы говорить так о видении. А значит, будущее не было предрешено. И Ёримаса не собирался сидеть и молча терпеть, глядя, как его лишают права первородства.
Сперва самые упорные его поиски не давали никаких результатов. Ёримаса расспросил всех слуг и всех вассалов. Никто и никогда не видел, чтобы князь Киёри навещал какую-то женщину. Никто и слыхом не слыхал ни о каком ребенке. Ёримаса попросил самых надежных своих друзей последить за отцом. Они ничего не узнали. Он сам следил за Киёри — с таким же результатом. То есть, с нулевым. Никакой женщины, никакого ребенка. Так что же заставило князя Киёри принять столь странное решение? Этого не знал никто.
Затем, вскоре после того, как Киёри объявил Ёримасе о своем решении, его поведение претерпело странные изменения. Он начал каждый день подолгу просиживать на седьмом этаже башни. И всем строго-настрого было запрещено подниматься выше третьего этажа, когда князь сидел наверху. Это было время, когда чужеземные корабли принялись еще чаще вторгаться в японские воды. Несколько раз они даже входили в залив, над которым стояла «Воробьиная туча». И подобное удаление от дел было со стороны князя глубоко неуместным.
