– Неплохо, – заметил Рёдзи. – Но матери далеко до дочери.
По знаку Каваками один из телохранителей бросил на землю несколько монет. Девочку усадили на одну из трех хорошо выезженных низкорослых лошадок, которых Рёдзи вел в поводу. И отряд уехал.
Когда они прибыли в замок Хино, Каваками выплатил Рёдзи дополнительное вознаграждение за прекрасно преподанные наставления. На следующее утро сводник уехал в Эдо, увозя с собой новоприобретенный живой товар. Он остановился на ночь на постоялом дворе. Когда наутро он не вышел к завтраку, хозяин постоялого двора отправился проверить, в чем дело. И обнаружил, что Рёдзи валяется с перерезанным горлом. То же самое произошло и с тремя девочками. Четвертая исчезла.
Как ему и было велено, Кумэ по прозвищу Медведь привез девочку-эта в свою родную деревню, служившую домом небольшому клану ниндзя, к которому Кумэ принадлежал.
– Как тебя зовут?
– Мицуко.
– Я – твой дядя Кумэ.
– Вовсе нет. Нету у меня никакого дяди Кумэ.
– Нет, есть. Просто раньше ты обо мне не знала.
– Где моя мама?
– Мне очень жаль, Мицуко. Произошел ужасный несчастный случай. Твои мама, папа, братики и сестричка умерли.
– Не-ет!
* * *
– С Кумэ вы уже встречались, – сказал Каваками, – хоть и не были представлены друг другу должным образом. Ваш чужеземный друг, Старк, застрелил его во время обстрела Эдо. Может, припоминаете?
– Да.
– Не приходится и говорить, что Мицуко – вы, конечно, знаете ее только под профессиональным именем, – не сирота.
По знаку Каваками адъютант налил ему сакэ. Хоть Каваками и не любил пить в одиночестве, по такому случаю надлежало выпить чего-нибудь покрепче чая.
– Ее родители по-прежнему живы, равно как ее братья и старшая сестра. Все они очень друг на друга похожи, особенно Мицуко, ее мать и сестра. Сходство стало особенно заметным, когда девочка выросла. Естественно, трудная жизнь эта наложила на них неизбежный отпечаток – на всех, кроме Мицуко. Может, вы все-таки отведаете сакэ, князь Гэндзи? Оно воистину наилучшего качества.
Каваками был уверен, что Гэндзи обратил внимание на это нарочито подчеркнутое «воистину».
– Нет, спасибо.
– Не хотите ли вы сказать что-нибудь мудрое или остроумное, мой господин?
– Нет.
– Какая жалость, что вам не удалось этого предвидеть.
– Не стоит сожалеть, – сказал Гэндзи. – Мои чувства не пострадали от вашего злословия.
– Ваши чувства? – расхохотался Каваками. – Оскорбленные чувства – наименьшая из ваших неприятностей! Князь делит постель с эта, с грязным отпрыском вонючих пожирателей падали! Жаль, что вы не доживете и не увидите сами, какой фурор поднимет эта новость, когда выплывет на свет. Она станет несмываемым пятном на репутации вашего уничтоженного клана. Лучше – или хуже, это уж как посмотреть, – могло бы быть лишь одно: если бы вы с Хэйко поженились или у вас родился бы ребенок. К сожалению, появление чужеземцев ускорило события. Иногда кажется, будто вокруг чужеземцев само время ускоряет ход, не правда ли?
– Никто не поверит в столь нелепую историю, – сказал Гэндзи.
– Вы так думаете? – поинтересовался Каваками. – Достаточно просто поставить рядом с ней портреты сестры и матери. И ни у кого не останется ни малейших сомнений.
– Этого не произойдет, – сказал Гэндзи.
– Да ну? Вы это предвидите?
Гэндзи улыбнулся. Улыбка была мимолетной, и ей недоставало былой уверенности, но и она взбесила Каваками.
– Я предвидел все, что необходимо. И услышал все, что было нужно. С вашего позволения, я не стану более докучать вам своим присутствием.
Адъютант и телохранители Каваками смотрели на своего господина, ожидая лишь знака. Они готовы были зарубить Гэндзи на месте. Но Каваками так и не подал знака. Пускай Гэндзи вернется к Хэйко. Пускай взглянет на нее и ощутит то, что неизбежно должен будет ощутить. Подобная мука куда ценнее мгновенной смерти.
В терпении тоже скрывается свое удовольствие.
* * *
Никогда еще Гэндзи с такой болью не ощущал ограниченность пророчеств. Он знал, что, какой бы безнадежной ни казалась нынешняя ситуация, сейчас он не умрет. Он останется в живых, и будет убит позднее, в другом месте, и встретится до этого с госпожой Сидзукэ, которая заплачет о нем, и узрит свое третье, и последнее, видение. Однако какая ему польза оттого, что он это знает? Он слепо вступил в наихудшую из ловушек.
Эта.
Он мог притворяться перед Каваками, но не перед самим собой. Истина о происхождении Хэйко раздавила его.
Эта.
За всю свою жизнь Гэндзи не видел ни единого эта – им просто не позволили бы попасться ему на глаза. Эта. Мясники, кожемяки, золотари, гробокопатели, носильщики трупов.
И Хэйко была одной из них.
Эта.
Гэндзи стоило больших усилий подавить подступающую к горлу тошноту.
– Господин, вам нехорошо?
После возвращения Гэндзи Хидё терпеливо дожидался, пока князь изволит что-нибудь сказать. И лишь подозрение – уж не отравили ли его у вероломного Каваками? – заставило Хидё заговорить первым.
– Я получил скверные известия, – сказал Гэндзи.
Пока он отсутствовал, оставшиеся в живых окружили их крохотный редут валом из лошадиных туш. Гэндзи оценил бы их изобретательность куда выше, не напоминай она о той новости, которая свалилась ему на голову. Он старался не смотреть на тех, кто собрался вокруг. Ведь если б он это сделал, ему пришлось бы взглянуть и на Хэйко.
Иначе она заметила бы, что он ее избегает. Ведь, скорее всего, он так и не смог бы сейчас заставить себя бросить на нее взгляд. А потому Гэндзи не отрывал глаз от обернутого в шелк ящика, который он принес с собой.
– Господин Сигеру мертв.
Все потрясенно ахнули, и Гэндзи понял, что его люди надеялись на то же, на что надеялся и он сам. Что в последнюю минуту появится Сигеру и каким-то чудом повергнет окружившие их сотни врагов. Если кому такое и было под силу, так это Сигеру, и только Сигеру.
– А это точно, господин? – спросил Хидё. – Каваками – известный ловкач. Может, это все-таки неправда?
Гэндзи поклонился ящику и снял с него шелк. При этом он заметил, как Хэйко что-то негромко сказала Эмилии, и та послушно уставилась в землю. Гэндзи был благодарен Хэйко за ее доброту, и в то же время ему стало стыдно, что он не способен сейчас воспринимать ее иначе как в самом прискорбном свете.
Он открыл ящик, и все снова ахнули. Кто-то разрыдался, и вскоре плакали уже все. После атаки Сохаку и засады Каваками в живых осталось одиннадцать самураев – некоторые были тяжело ранены, – и все они в свое время учились у Сигеру. Суровый, взыскательный, неутомимый и безжалостный, он был последним из мастеров старой школы. Его боялись, ненавидели и почитали так, как никакого другого члена клана. Гибель Сигеру нанесла удар по самой сути воинского духа, который он помогал взращивать в сердцах.
