– В госпожу Сидзукэ? Я думал, она была принцессой.
Дедушка улыбнулся и повторил прежние слова:
– Никто не в силах исключить все возможности.
Повторение не помогло. Гэндзи все равно не понял, что же это означает.
– Да, она была принцессой. И еще – внучкой ведьмы. Если б она осталась в монастыре, куда ее поместили, у нее не появилось бы потомков, а ни у кого из Окумити никогда бы не было видений. Никто из нас не изрек бы ни единого пророчества и не страдал бы, зная, что должно произойти. Правда, могло бы, конечно, случиться и так, что и самого клана Окумити уже не существовало бы. Видения не раз спасали нас. Добро и зло воистину неразделимы.
Дедушка поклонился в сторону родовой гробницы; она располагалась в северной башне замка «Воробьиная туча». Отсюда ее не было видно, но и внук, и дед знали, где она находится. Это необходимо было знать – на случай внезапного нападения. Гэндзи почтительно повторил поклон вслед за дедом.
– Но, дедушка, если она ведьма, почему же мы ей кланяемся? Может, нам нужно развеять ее пепел по ветру и выбросить ее имя из памяти?
– Тогда она будет повсюду. Так мы хотя бы знаем, где она находится. Она заперта в гробнице, и ее денно и нощно охраняют бесстрашные воины.
Гэндзи придвинулся поближе к дедушке и ухватился за его руку. Мальчику вдруг показалось, что лесные тени удлинились.
Дедушка рассмеялся.
– Я пошутил, Гэнтян. Призраков, демонов и невидимых духов не бывает. Госпожа Сидзукэ, ведьма и принцесса, умерла шестьсот лет назад. Не бойся ее. Лучше берегись живых. Лишь они опасны.
– Тогда я рад, что у меня есть этот дар, – сказал Гэндзи, продолжая, впрочем, крепко держать дедушку за руку. – Я узнаю, кто мои враги, и убью их прежде, чем они успеют сделать мне что-нибудь плохое.
– Убийства порождают убийства, – сказал дедушка. – В прочих же отношениях они мало что меняют. На удивление, мало. Так ты не добьешься безопасности.
– Какая же тогда польза в знании? – надувшись, спросил Гэндзи.
– Слушай меня внимательно, Гэндзи. Это не имеет никакого отношения к пользе и бесполезности, добру или злу, выбору или отсутствию выбора. Все это – лишь названия, но не само явление. Они запутывают, а не объясняют. Слушай внимательно и постарайся понять, что я имею в виду. Дар это или проклятие, хочешь ты владеть им или не хочешь, но ты им наделен. Ты не можешь не обращать внимания на это свое свойство, как не можешь не обращать внимания на собственную голову. Либо ты будешь пользоваться им, либо оно воспользуется тобою. Ты понял?
– Нет, дедушка. Ты говоришь, как старый настоятель Дзэнгэн. Его я тоже не понимаю.
– Сейчас это неважно. У тебя фамильная память. Ты запомнишь мои слова и поймешь, что они означают, – потом, попозже. Слушай. Видения приходят по-разному. У Сигеру их будет множество. У тебя же – всего три за всю жизнь. Будь внимателен. Исследуй их без страха и страстей. Тогда взор твой не затуманится и эти три видения покажут тебе все, что тебе нужно будет знать.
«Три видения, – подумал Гэндзи. – Всего три. Это не так уж и плохо. Может, они пройдут, а я даже и не замечу». Тут он поймал на себе взгляд дедушки. Все говорили, что дедушка умеет не только видеть будущее, но и читать мысли. Гэндзи в это не верил. Ну, не очень верил. Но на всякий случай решил подстраховаться. Он изо всех сил сосредоточил свое внимание на облаках, плывущих по небу, и попытался вспомнить лицо мамы. Мама умерла, когда Гэндзи было три года. И с каждым проходящим годом ее образ делался все более смутным и расплывчатым. Когда Гэндзи старался вспомнить ее, чаще всего это были только бессильные попытки. Значит, и дедушка ничего не увидит у него в уме, даже если и заглянет туда.
* * *
– Понимаю, – сказал Сигеру, натянуто улыбнувшись. – У тебя еще не было видений, и потому ты надеешься, что тебе удастся избежать этой судьбы. Никому из нас не выпало такого счастья. И тебе не выпадет. Приготовься. Если мой отец сказал, что у тебя будут три видения, значит, так оно и произойдет. В этих вопросах он никогда не ошибался.
– Это не единственная причина, – сказал Гэндзи. – Я надеялся, что то, что у меня было, – не видение. Потому что если это все-таки видение, я знаю нечто такое, чего никому знать не следует.
– Я знаю множество таких вещей, – отозвался Сигеру.
– Тебе открыто, как ты умрешь? – спросил Гэндзи.
* * *
Гэндзи не узнавал это место. Он восстанавливал видение раз за разом, он изучал его с той тщательностью, с какой фехтовальщик исследует стойку противника, выискивал все, что могло дать хоть какой-то намек. Однако же место оставалось незнакомым. Он побывает там позже. И его будут хорошо знать. Это явствовало из рева собравшихся – а народу там собралось много. Что звучало громче и чаще, благословения или проклятия? Понять невозможно. Гэндзи все-таки предположил бы, что проклятия перевешивали.
– Будь ты проклят!
– Предатель! Предатель! Предатель!
– Банзай! Ты спас японский народ!
– Смерть трусам!
– Ты опозорил нас! Вспомни о чести и покончи с собой!
– Да защитят тебя все боги и все будды! Да пребудет с тобой их благословение!
Гэндзи шел по центральному проходу зала. Он никогда не видел подобного зала. Стояла ночь, но там было светло, словно днем. Бесчисленные лампы, висящие на стенах, излучали свет, и при этом от них не исходило ни единой струйки дыма. Свет их был ровным и ярким, без трепетания пламени. (Интересно, как этого добились? Изобрели новые фитили или нашли новое, высококачественное масло?) Вместо разложенных рядами подушек в зале стояло сотни две стульев, наподобие тех, которыми пользуются чужеземцы. В передней части зала был устроен помост. В задней располагался большой балкон, на котором стояла еще сотня стульев. Но на них никто не сидел. Все присутствующие стояли, что-то выкрикивая и бурно жестикулируя. Возможно, стулья были символическими и на самом деле ими не пользовались. (В принципе, это казалось вполне вероятным. Гэндзи как раз недавно впервые посидел на таком стуле и теперь хорошо понимал, насколько подобное времяпрепровождение мучительно для внутренних органов.)
Гэндзи не видел вокруг ни единого человека с традиционной самурайской прической и никого с обязательными для самурая двумя мечами. У всех на голове росла беспорядочная копна волос, словно у безумцев или заключенных. Все – безоружны. Судя по лицам, это были японцы, но облаченные в чужеземную одежду, лишенную какого бы то ни было изящества. Все это напомнило Гэндзи не то кукольные спектакли для маленьких детей, не то грубые крестьянские пантомимы. Неужели эта нелепица и впрямь была видением?
Сидевший на помосте седой мужчина ударил по столу деревянным молоточком.
– Тихо! Тихо! Парламент, тихо!
Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
