– Князь…
Оруженосец Гэндзи опустился на колени и с поклоном подал господину короткий меч – вакидзаси. Когда Гэндзи заткнул его за пояс, оруженосец так же церемонно передал ему второй, более длинный меч – катана, на протяжении тысячелетия остававшийся душой самурая. Гэндзи собирался лишь ненадолго выйти из дома и совершенно не нуждался в мече, а уж тем более в двух. Но этого требовало его положение в обществе.
Внешность Гэндзи была безукоризненной и в то же время чрезвычайно консервативной – так скорее подобало бы выглядеть человеку почтенному, а не юноше двадцати четырех лет от роду. Объяснялось это тем, что пышные одежды и вправду принадлежали человеку более почтенному – деду Гэндзи, покойному князю Киёри, скончавшемуся три недели назад в возрасте семидесяти девяти лет. От черно-серого верхнего кимоно исходило ощущение воинской суровой простоты. Надетая поверх кимоно черная куртка камисимо с жесткими плечами-крыльями была столь же вызывающе проста – ни единого украшения. На ней отсутствовал даже родовой герб, стилизованное изображение воробья, уворачивающегося от стрел, летящих в него с четырех сторон.
И это упущение чрезвычайно не нравилось Сэйки, главному управляющему княжеского двора, которого Гэндзи унаследовал от деда вместе с одеянием.
– Господин, вас что-то заставляет выезжать инкогнито?
– Инкогнито? – Это предположение позабавило Гэндзи. – Меня сопровождает целый отряд самураев, и у каждого на одежде герб с воробьем и стрелами. Ты действительно думаешь, что при таких условиях кто-то меня не узнает?
– Господин, вы даете вашим врагам возможность сделать вид, будто они вас не узнали, оскорбить и тем самым вызвать кризис.
– Я откажусь оскорбляться, – ответил Гэндзи, – а ты предотвратишь любую неожиданность.
– Может случиться так, что вам не позволят отказаться, – стоял на своем Сэйки, – а я не сумею предотвратить неожиданность.
Гэндзи улыбнулся.
– Ну что ж, я уверен, что в этом случае ты просто перебьешь всех врагов.
Тут в комнату с поклоном вошел Кудо, глава безопасности клана.
– Господин, ваша гостья собирается после вашего отбытия покинуть дворец. Не следует ли отправить за ней сопровождение?
– Зачем? – удивился Гэндзи. – Мы знаем, где она живет.
– Просто ради предосторожности, – пояснил Кудо. – Возможно, в ваше отсутствие она меньше станет следить за собой. Мы можем выведать что-нибудь ценное.
Гэндзи улыбнулся. Он знал Хэйко меньше месяца, но уже успел понять, что эта женщина никогда не позволяет себе расслабиться.
– Нам следует поступить, как предлагает Кудо, – поддержал Сэйки. – Мы до сих пор еще не изучили ее прошлое с должной тщательностью. – Он имел в виду, хоть и не сказал об этом вслух, что Гэндзи запретил подобное изучение. – Легкий надзор был бы вполне уместен.
– Не беспокойтесь, – отозвался Гэндзи. – Я лично исследовал Хэйко, самым основательным образом, и не обнаружил ничего подозрительного.
– Это не тот род исследования, который нам требуется, – хмуро отозвался Сэйки.
Подобные игривые замечания внушали ему глубокое отвращение. За двести пятьдесят лет мира многие утратили бдительность, и немало кланов оказались сокрушены в прах лишь потому, что их главы поддавались похоти.
– Мы толком ничего о ней не знаем. Это неблагоразумно.
– Мы знаем, что она – лучшая гейша во всем Эдо, – заявил Гэндзи. – Что еще нам нужно знать?
Он вскинул руку, предупреждая уже готовый сорваться с губ Сэйки ответ.
– Я физически изучил ее с четырех сторон времени и пространства. И могу заверить, что она вне всяких подозрений.
– Господин! – с упреком произнес Сэйки. – Не надо так шутить! Вам может грозить смертельная опасность!
– С чего ты взял, что я шучу? До тебя ведь доходили слухи о том, что мне достаточно прикоснуться к человеку, чтобы узнать его судьбу.
По тому, как Кудо и Сэйки переглянулись, Гэндзи понял, что такие слухи и вправду касались их ушей. Князь последний раз недовольно взглянул в зеркало, развернулся и вышел из комнаты.
Советники двинулись следом за Гэндзи, по коридору и во двор. Там молодого князя уже ожидали две дюжины самураев, паланкин и четверо носильщиков. Домочадцы и прислуга выстроились у ворот, чтобы поклониться князю, когда он будет отъезжать. И точно так же они будут встречать его при возвращении. Чудовищная и напрасная трата человеческой энергии. Место, куда желал попасть Гэндзи, находилось всего лишь в нескольких сотнях ярдов от дворца. Он вернется через считанные минуты. Однако же закостеневший древний этикет требовал, чтобы отъезд и приезд князя всегда сопровождался подобными ритуалами.
Князь повернулся к Сэйки.
– Неудивительно, что Япония настолько отстала от чужеземцев. У них наука и промышленность. Они производят пушки, пароходы и железные дороги. У нас же – лишь изобилие бессмысленных церемоний. Мы производим одни лишь поклоны – поясные, земные и множество иных.
Сэйки в замешательстве уставился на своего князя.
– Господин?
– Я мог бы оседлать коня, съездить куда нужно и вернуться обратно – и успел бы обернуться быстрее, чем соберется эта бестолковая толпа.
– Господин! – Сэйки и Кудо дружно рухнули на колени.
– Умоляю вас, не надо так делать! – воскликнул Сэйки.
– У вас есть враги и среди сторонников сёгуна, и среди его противников, – поддержал его Кудо. – Выезжать без свиты равносильно самоубийству.
Гэндзи жестом велел им встать.
– Я сказал– «мог бы».
Он вздохнул, сошел по ступеням и надел сандалии, заботливо поставленные у лестницы. Пройдя пять шагов, Гэндзи очутился у паланкина (носильщики подняли паланкин на три фута, чтобы князю легче было усесться), извлек из-за пояса мечи, положил их в паланкин, снял сандалии (слуга, ведающий сандалиями, с поклоном подобрал их и уложил в специальный отсек в паланкине) и наконец уселся. Взглянув на Сэйки, Гэндзи поинтересовался:
– Теперь ты понял, что я имел в виду, говоря о бессмысленных церемониях?
Сэйки поклонился.
– Нет, господин, не понял. Моя вина. Я постараюсь понять.
У Гэндзи вырвался раздраженный вздох.
– Отправимся же наконец, пока солнце не село!
– Господин снова изволит шутить, – сказал Сэйки. – Солнце лишь недавно встало.
Он шагнул вперед, поклонился и закрыл дверцу паланкина. Носильщики встали. Процессия двинулась.
Сквозь переднее окошко Гэндзи видны были восемь самураев, идущих в колонну по два. Если бы князь дал себе труд обернуться, то увидел бы еще двенадцать. Двое шли слева от паланкина, и двое, включая самого Сэйки, справа. Двадцать четыре человека – двадцать восемь, если считать носильщиков, – готовы были в любой момент отдать за него жизнь. Всякое действие любого князя, сколь угодно светское и незначительное, всегда сопровождалось подобной самоотверженностью слуг. В этом чересчур много от драмы. Неудивительно, что прошлое Японии столь кроваво, а будущее несет с собой такие опасности.
