— А почему она не переживает? — внезапно заинтересовался Хаустов, который справедливо полагал, что любой на ее месте переживать должен.
— Да потому, что сама не без греха. И к тому же прекрасно знает, что Виталик никуда от нее не денется. Он прочно и навсегда привязан к ней не только супружескими узами, но и материальными благами.
Его-то что возле Таи держит, с неожиданной ненавистью подумалось в тот момент Хаустову. Он-то чего ради терпит ее подле себя?! Никакой зависимости и…
И, кажется, он уже долго и основательно думал над этим, да так ни к чему и не пришел. К тому же ему не довелось встретить в своей жизни такую женщину, как Полина Панова. Вот ради такой он… может быть начал бы все с нуля. Пока не встретил. А ради такой, как соседская Маруська, не стоит даже и пытаться. Она ведь и от него устанет через полгода-год, а то и раньше. И высмотрит себе еще одного соседа на роль любовника. И так же вот станет перед его голодными глазами оголенное загорелое тело демонстрировать.
Нет, потерпит пока…
Хаустов глянул на солнечный след, подкрадывающийся к его ногам, чуть двинул кресло, пытаясь спрятаться. Но тут же начало печь в затылок. И снова накатило раздражение на жену. Ведь хотелось ему совсем другую беседку приобрести. Готовую, прекрасно сконструированную, куда в любое время суток солнце не добиралось из-за широкого козырька.
Так нет! Настырная баба пригласила строителей. Будто бы мастеров-краснодеревщиков. Построили! С виду вроде и неплохо смотрелось деревянное ажурное строение, но толку от такой беседки в жаркий полдень! Куда кресло не поставь, куда не передвинь, везде твою плоть солнце тут же в запеканку превратить готово. А ведь хотел поработать, удрав из дома от Тайки подальше, да еще…
Да еще от Алины, если честно, которая в последнее время вела себя очень странно. Кроткая прежде домработница, вдруг принялась забрасывать его непонятными страстными взглядами, томно вздыхать, если оказывалась рядом. Может, и не страстными были ее взгляды, тут же спешил оправдать домработницу Хаустов, но очень уж многозначительными казались они ему. А что кроме страсти могла еще питать к нему молодая одинокая женщина, живя с ним бок о бок? Вся ее личная жизнь сводилась к тому, чтобы обстирывать его семью, воспитывать его пацанов, готовить на них. На себя у нее времени вовсе не оставалось. А пора было давно и мужа, и детей иметь. И тут Хаустов — молодой, привлекательный — перед глазами постоянно. Может, она и правда в него влюбилась. С чего ей тогда вести себя так странно?! Может, спросить напрямую?
Сергей заворочался в мягком кресле, пытаясь удрать об солнца, обжигающим сегментом накрывшим теперь его левое плечо. Тут же поймал на себе очередной взгляд Алины, пущенный от бельевых веревок через изуродованный газон в беседку. Хотел было поразмыслить над этим, да так некстати из дома выплыла Тайка.
— Сергей, тебя к телефону, — зычно заорала она с порога, будто преодоление пятиметрового пространства от дома до беседки было для нее невероятным расстоянием.
— Кто? — отозвался он с неохотой.
Гробить свой выходной, такой редкий и такой желанный, пускай даже рядом с нежеланной женщиной, он не желал.
— Терехов! — с благоговейным трепетом проорала Тая, приложив трубку к груди, чтобы абонент ее не слышал. — Иди скорее! Кажется, там что-то случилось!
Случилось?! Опять случилось?! Да когда же перестанет что-то случаться? Когда наступит конец плохим известиям?! Он уже устал бояться всяких страшных новостей. Устал…
— Да, Иван Сергеевич, слушаю вас, — уважительно проговорил Хаустов, добежав до жены и вырвав у нее из рук трубку.
К Терехову он относился если не с благоговением, то с тем уважением, с каким обычно относятся к коварным и сильным хищникам. Он не любил его никогда, нет. Но всегда уважал за мощь и достойное соперничество. Сергей подозревал, что Иван Сергеевич испытывает к нему чувства сродни его. Любить не любит, но уважать и считаться был вынужден.
— Беда, Сережа, беда! — Странный, незнакомый голос, даже отдаленно не напоминающий голос Терехова, раздался в телефонной трубке.
— Иван Сергеевич, это вы? — решил уточнить Хаустов.
— Я… — подтвердил тот, и снова не был узнан. — Беда у меня, Сережа, беда! Приезжай, ты мне нужен!
— Да что случилось?! Иван Сергеевич, не томите, что?!
Отвратительный ползучий холодок прошелся под ребрами, ткнул в сердце тупой бездушной мордой, и тут же свил себе гнездо в глотке, взяв под контроль его дыхание.
— Вера… Моя девочка… Верочка моя…
Старик, которого никогда прежде Хаустов не осмелился бы так назвать, заплакал глухо и надсадно.
— Что с Верой, Иван Сергеевич? — спросил Сергей с настойчивостью, а про себя подумал, что мог бы и не спрашивать, очевидно же, что беда случилась. — Она?.. Она жива?!
— Нет, Сережа! — ответил Терехов с трудом минуты через три. — Нет ее больше. Так глупо, так… Так отвратительно гадко и глупо погибнуть! Приезжай, ты мне нужен…
Он стоял потом неизвестно сколько, тупо уставившись на резиновые тапки, в которые обулся выходя из дома. Рассматривал нетленные фирменные полоски, глупо попутно порадовался, что не зря отвалил за них столько денег: тапки служили второй год. Потом взгляд его сместился на мраморную плитку, которой был выложен пол перед входной дверью. К досаде своей, отметил крохотную щербинку. Не иначе Тайка опять со своей экономией влезла в дела отделочные. Поднял глаза на нее, любопытным истуканом застывшую напротив, и злобно рявкнул, не сдержавшись:
— Что?!
— Что? — вздрогнула она. — Что случилось, Сережа?
— Что-то с Верой, — со вздохом ответил он нехотя. — Кажется… Кажется, она погибла.
— Верка?! Господи, как же так?! Когда? Где? — запричитала Тая, без конца тиская громадную левую грудь. — Мы же вот с ней виделись… Господи, как страшно! Сережа, да когда это закончится?!
Он не знал. Не знал, с чего все началось, не знал, когда и чем закончится. Правильнее, когда убийца и на ком сумеет остановиться.
— Господи, у нас же дети, Сережа! — начала выть и цепляться за его плечи жена. — Что будет с ними, со мной, если вдруг что-то с тобой?!
— Я умирать не собираюсь, — поморщился он в досаде, осторожно стряхнул с себя ее руки и стал подниматься к себе, чтобы переодеться. — Не надо хоронить меня раньше времени. Да и с Верой пока ничего не ясно. Она ведь принадлежала к группе риска, могла и вляпаться куда-нибудь.
Он почти угадал, хотя и ткнул пальцем в небо.
Вера Прохорова, в девичестве Терехова, умерла от наркотической передозировки. Умерла в собственной машине на заднем сиденье. Как вколола себе в вену какой-то дряни, откинулась на спинку, так и умерла, даже шприц из руки не успела выронить.
— Стыд-то какой, Сережа! — всхлипывал Иван Сергеевич, скорчившись за своим столом в кабинете загородного дома. — Моя дочь умерла, как последняя наркоманка, со шприцем в руках и со жгутом! Господи… Как мне пережить все это?! Как я теперь, Сережа?! Как?! Для кого я жил? С кем я теперь остался?! Ни внуков… Наживал, наживал, а все теперь этому хлыщу достанется!
