А братец Анатолий, добросовестно трудившийся на «Скорой помощи», стал правой рукой астролога, выполняя самую грязную, но и самую высокооплачиваемую часть работы…
Когда клиент, введенный в транс, отключался, появлялся младший братец и вводил ему убойную дозу снотворного, после чего человек исчезал навсегда… Нужно ли говорить, каким доходным был этот бизнес! Он позволял хорошо жить не только братьям Лебедевым, но также и подкармливать их подручных – от садиста Сережи до нотариуса.
Доверчивая Вероника Одинцова стала одной из их жертв. Случайно прочитав в журнале статью об астрологе – которую, к слову, накатал он сам, – она отправилась в его центр и была буквально очарована магическим обаянием Рахметова, после чего рассказала ему о себе всю подноготную. Всю скрытность девушки как рукой сняло его психологическое воздействие. А уж он-то как обрадовался такой клиентке! Хорошую комнату в центральном районе можно было продать по цене квартиры где-нибудь на окраине. И главное – у девчонки мало того, что никого нет из родни, так она еще и приезжая. Идеальный вариант! Оставалось лишь подписать все документы. Рахметов мастерски ввел девчонку в транс, бумаги та подписала, и комната перешла во владение некоего Геннадия Звонарева, который, разумеется, в глаза не видел ни этой комнаты, ни самой Вероники. За ящик водки этот человек был согласен оформить на себя любую бумажку, не вникая в ее смысл. А уж потом комнату продали другим хозяевам, и все снова оформили правильно – так, что и комар носа не подточит!
Только вот с Вероникой вышла небольшая накладка. Видимо, после сеанса гипноза у нее в голове произошел какой-то сдвиг – она перестала узнавать людей и понимать смысл происходящего. Собственно, это и спасло ей жизнь: братья решили не брать на себя еще одно убийство. По приказу брата Анатолий отвез девушку подальше за город, где и бросил на какой-то дальней станции. А уж там она мыкалась с бомжами, пока ее не подобрала какая-то бабка. Потом она попала к цыганам, затем к Виктору Кондыреву, пока наконец не оказалась в психиатрической больнице.
Это уже рассказала нам сама Вероника: к счастью, к девушке постепенно возвращалась память. Я проводила с ней по несколько часов в день, слушала ее рассказы и удивлялась тому, что и такое бывает в жизни. К сожалению, пришлось сообщить Веронике о том, что Марианны больше нет. Правда, эту функцию я возложила на Георгия Робертовича, боясь брать на себя ответственность за едва пошедшую на поправку девушку. Конечно, расстроилась она сильно, но зато преисполнилась решимости дать на суде показания против Рахметова и его подельников.
Удалось мне через Мельникова подробно выяснить и обстоятельства гибели Марианны Новожиловой. Не удовлетворившись результатами расследования Антона Колесникова, искавшего по ее просьбе Веронику, Марианна, памятуя о «необыкновенном человеке», решила разыскать его сама. Как призналась нам Вероника, она все-таки назвала Марианне его имя – Феликс.
Будучи девушкой прямой, но не очень осторожной, Марианна направилась прямиком к астрологу, никому ничего не сказав. Может быть, она и не была уверена в том, что именно Рахметов виновен в исчезновении ее подруги, пришла просто поговорить с ним. Теперь этого уже невозможно было установить точно.
Но почуявший угрозу Рахметов сориентировался моментально. Рассказал о Марианне брату, и Анатолий решил подстраховаться. Назначил Марианне деловую встречу рано утром, потом подвез ее к училищу. По дороге он угостил ее кофе из термоса. В напиток был подмешан яд. Ему и в голову не могло прийти, что всего через несколько часов, после окончания занятий, Марианна придет к нему домой за пресловутой капельницей! Тут ему повезло и не повезло одновременно: яд подействовал, когда она еще была в квартире Лебедева, и, с одной стороны, он оказался на виду у милиции; но с другой стороны, в силу того, что никто не знал о его утренней встрече с девушкой, все подозрения с него снимались: яд-то был долгого действия.
Словом, теперь мы ожидали суда, материалы туда уже успешно передали. С родителями Черкасовых я больше не встречалась – мы получили друг от друга все что хотели. А вот Виталик неожиданно стал частенько навещать Веронику в больнице, и, кажется, боль после утраты Марианны уже не так сильно свербила его сердце…
«Боюсь, впечатлительную Альбину Юрьевну ожидает новый удар! – с улыбкой думала я. – Да и папу тоже!»
Но, как бы там ни было, я не вмешивалась в эти отношения, считая, что Вероника с Виталиком уже достаточно взрослые люди, чтобы самим во всем разобраться. Просто в душе пожелала им обоим счастья.
Вероника – возможно, чувствуя симпатию к себе со стороны Виталика и под влиянием общения с ним – сильно изменилась внешне, причем в лучшую сторону: затравленность исчезла из ее взгляда, робость и болезненность постепенно сменялись уверенностью и силой. Она немного поправилась, на ее щеках появился румянец, и природная красота ее заиграла свежими красками. Я рассказала ей о своем посещении детского дома в Пензе, и Вероника сама позвонила своим бывшим воспитателям.
Галина Пивоварова уверяла меня, что, как только Вероника выздоровеет окончательно, она сразу же возьмет ее в свое кафе, певицей, так что о средствах к существованию девушка может больше не волноваться.
Также она должна была получить прежние права на свою комнату, поскольку после передачи в суд все сделки, совершенные подставным нотариусом, членом преступной группировки, автоматически признавались незаконными. И это тоже являлось поводом для радости.
Главным же поводом к радости для Мельникова было то, что по результатам раскрытия такого громкого преступления ему наконец-то должны были присвоить звание полковника, о чем он и сообщил мне с таинственным и гордым видом. Правда, информация эта пока что считалась неофициальной, а сама процедура должна была свершиться по возвращении Мельникова из отпуска, куда он и так опоздал уйти из-за дела Рахметова-Лебедева.
– Ну что ж, Андрей, – улыбнулась я старому приятелю. – Теперь у тебя что впереди? Генеральские погоны?
– Я не доживу, – прижав руку к сердцу, потряс головой Мельников.
– А если все-таки? – подмигнула я. – Меня-то позовешь на торжество? По старой дружбе?
– Не вопрос, Иванова! – расплылся в широкой улыбке Мельников.
