– Именно об этом я и говорю, дорогой. Давай не будем усложнять. Если я действительно поправляюсь, лишний день в больнице мне не повредит. Поверь, дорога меня только утомит.
Виктор вышел из ее комнаты и с ненавистью посмотрел на неподвижную фигуру у окна в коридоре. Не хватало еще видеть соперника в чокнутом подонке.
Театр заказал огромный торт с большой розой из желтого крема и надписью: «Прекраснейшей». Виктор с сыном купили двойку: телевизор и видеомагнитофон, подобрали диски с ее любимыми и совсем новыми фильмами. Тамара обошла кучу магазинов, пока не нашла мягкие пушистые комнатные тапочки бледно-сиреневого цвета, нитку бус из аметиста. И целую ночь вышивала на тапочках красивый узор из бусинок. Дина купила в дорогом бутике роскошный гарнитур из тончайшего золотистого шелка: ночную рубашку и пеньюар. А в коробочку из белого сафьяна положила рубиновое сердечко на тонкой золотой цепочке.
Женщины приехали пораньше, привезли продукты и домашнюю посуду.
Разложили вкусные вещи в тарелочки и вазы, выложили торт на поднос. Тамара и Дина вручили свои подарки до торжества, чтобы Алиса все это надела. Дина уложила чудесные рыжие волосы Алисы короной. Помогла ей переодеться, застегнула цепочку на шее. И они с Тамарой застыли в восхищении. Так хороша была Алиса. Особую утонченность ее красоте придавали тени под глазами, тонкие нити скорбных морщинок. Золотистый шелк осветлил снизу нежный овал лица, оттенил роскошный бархат глаз. Яркие волосы с серебряными нитями спорили богатством оттенка с рубином.
– Алиса, – сказала Дина, – нет тебя лучше. И быть не может.
Мужчины внесли в комнату стол, стулья из холла. Когда накрыли стол и разлили вино, появился Сергей с огромным, завернутым в бумагу предметом. Он содрал бумагу, и присутствующие дружно ахнули. Это был большой, на полстены портрет Алисы в темно-красном костюме. Снимок был не таким, как тот, который опубликовали в журнале. На этом портрете глаза Алисы светились нежностью, теплом, и вся она казалась идеалом женственности.
– Этот подарок я заберу домой, – сказал Виктор. – Если ты, конечно, не возражаешь.
Но Алиса смотрела не на портрет. Все проследили за ее взглядом. В дверях стоял бледный, потрясенный Блондин. Он, как зачарованный, смотрел на портрет, затем перевел взгляд на оживленную Алису в золотистом облаке. Было совершенно очевидно, что он больше никого и ничего не заметил.
– Пусть портрет побудет здесь пару дней, хорошо, Виктор? – сказала Алиса. И позвала ласково: – Заходи, посиди с нами, Валентин.
И он пошел на ее голос и взгляд.
Когда все разошлись, Алиса бессильно откинулась на подушки. «Господи, – привычно попросила она, – пожалуйста, одну ночь без боли. У меня сегодня день рождения. Такой хороший день».
За дверью раздалось шуршание. Блондин никогда не стучал как все.
– Войди, – сказала Алиса. – Посиди со мной. Я хочу тебя попросить: там морфий, ты можешь сделать укол? Совсем маленькую дозу, пол-ампулы. Мне не больно, я просто хочу, чтоб сегодня ночью ничего плохого не было. А сестру звать неохота. Я устала от чужих.
Она вздрогнула сама от последних слов. У нее просто вырвалось, она не это имела в виду. Но не стала ничего объяснять. Такая страстная признательность была в его взгляде. Он дрожащими руками снял с шеи нательный крестик на серебряной цепочке и попросил:
– Возьми, пожалуйста. Надень. Я поздравляю тебя. Это все, что осталось у меня от мамы.
* * *
Когда поздно вечером, после операции, Андрей Владимирович заглянул в комнату Алисы, у нее горела настольная лампа, она лежала поверх одеяла в золотистом наряде и сладко спала. Даже щеки немного порозовели. Рядом сидел этот тип. Андрей положил на тумбочку темно-красную розу.
– Я хотел ее поздравить. Но пусть, конечно, спит. А вы… – начал он и осекся. Парень смотрел на него напряженно, то ли с мольбой, то ли с угрозой. «Ладно», – махнул рукой Андрей и вышел.
Если она может уснуть под таким исступленным взглядом, значит… Значит, ей нужны сильнодействующие средства.
Алиса проснулась поздно ночью. По-прежнему горела лампа, по-прежнему сидел у кровати Блондин. Она вдруг заметила, как сильно он похудел, побледнел, глаза стали совсем огромными. Такие синие, преданные глаза. Мир Алисы вдруг стал крошечным, теплым, уютным. В нем было место лишь для них двоих. Может, он и есть ее главный подарок.
– Ты устал, – прошептала она. – Ложись рядом со мной. И давай укроемся одеялом. Пусть нам будет очень тепло… Обними меня.
Она не знала, что бывают мужчины, способные молиться на женщину в момент плотского обладания ею. Бог послал ей такого в день шестидесятилетия.
– Мой мальчик, – прижала к себе она белокурую голову. – Я счастлива. Ты мой дорогой мальчик. Ты появился, чтобы спасти меня.
* * *
Дине позвонил Виталий Стражников.
– Приветствую тебя, отрада очей моих. Во-первых, разреши передать привет от нового военного прокурора. Он мечтает с тобой познакомиться. Ты на него произвела неизгладимое впечатление. Особенно это: «Он ушел в туалет и не вернулся». Знаешь, действительно только профессионал умеет так использовать деталь. Все ясно. Засранец. Хвалю, ценю. Докладываю. Суд признал показания свидетелей на процессе Блинова недействительными в свете представленных обстоятельств. Открыто новое дело. Блинова выпустят. Князева пасут по всем адресам. Он в розыске. Но ты можешь мне объяснить, почему Серега не называет исполнителя? До него, конечно, и так доберутся, но почему не сказать?
– Виталий, у него не совсем точная информация. Он не на сто процентов уверен. Короче. Пусть сами находят. Есть свидетели. Эксгумация была?
– Да, конечно. Ей сломали шею. Ничего общего с теми способами, которые навязывали Блинову.
– Ну вот. Говорят, труп не может не привести к убийце.
– Ты нервничаешь или мне показалось?
– Конечно, нервничаю. Через два года узнать, как был убит человек. После того, как невиновный принесен в жертву неизвестно кому и чему. Виталий, конечно, можно поймать заказчика и исполнителя. Но почему только сейчас у них возникла такая потребность? Ты не видишь здесь другого преступления, должностного, группового, с особым цинизмом?
– Дорогая! Ты сформулировала следующую тему. Обнимаю. Звоню военному прокурору. И заодно Генеральному. Приглашаю на передачу. Гонораром будешь довольна. У нас хорошие спонсоры. Кстати, за тем гонораром можете с Сергеем подъехать.
– Я скажу Сереже. А мой перешлите в Центр по защите гражданских прав. Ты знаешь, что такой создан? Сергей там юрисконсульт. Вот тебе еще одна тема.
– Спасибо. Учту. А ты что, разбогатела?
– У меня богатый дядя объявился.
– Обожаю твой юмор! Пока!
* * *
Виктория смотрела в окно. Эта машина стоит. Вячеслав не приедет, даже если захочет. О том, что он разыскивается, как организатор убийства, сообщили по телевизору. И с тех пор она ничего о нем не знает. Подъехала вчера к дому на Рублевке, там тоже какая-то машина стоит. В окнах нет света. Где он может быть? Виктории казалось, что у нее от мыслей и тревог распухла голова. Она выпила три таблетки анальгина. Попыталась уснуть, но мешало странное ощущение в глазах: как будто что-то выдавливает их изнутри. Она встала и, наверное, в сотый раз начала перебирать бумаги на его столе. Может, какие-то телефоны, адреса. Она вывернула содержимое всех ящиков на пол. Что это? Журнал с голой бабой на обложке. Никогда не замечала у него интереса к такой пошлятине. Виктория зажгла настольную лампу и стала рассматривать снимок. Голая девица, вся облепленная мороженым, недовольно смотрит в объектив. Очень молодая, совсем девчонка. Смазливая, белокурая и бесстыжая. Виктория рассматривала ее внимательно и придирчиво. Она не очень хорошо разбиралась в фотографии, но понимала, что в этой девчонке есть что-то необычное. Потрясающая естественность. Наверное, она соблазнительна, но главное – то, что она так независимо и гармонично существует в этой дурацкой ситуации, в голом виде, перед объективом. Ноль наигранности и позы. Виктория посмотрела весь журнал. И вернулась к снимку на обложке. С этой крошкой никто не мог сравниться. Как у него оказался этот журнал? Виктория еще раз набрала номер мобильного Вячеслава. Отключен. Друзья? В такой истории он друзьям не доверится. Куда-то уезжать – полное безумие. Его фотографию показали. Стоп! Квартира на «Бауманской»! Как она могла забыть! Маленькая однокомнатная квартира досталась Виктории после смерти отца. Они там даже пожили полгода.
