Их доставили в ближайший полицейский участок. Коша сразу сказал, что не понимает местного языка и требует переводчика. Один из югославов сказал по-русски:
– Будет тебе переводчик!
Через полчаса к полицейскому участку подъехала темно-синяя «БМВ» с немецкими номерами. Из машины вышел плотный парень лет тридцати пяти, коротко стриженный. Войдя в полицейский участок, он поздоровался с комиссаром, о чем-то с ним пошептался, и тот провел его в комнату, где сидел Коша. На Коше уже были надеты наручники.
– Я ваш переводчик, – сказал парень, – меня зовут Руслан. Перед тем как пригласить адвоката – а адвокат должен быть обязательно местным, – я бы хотел с вами переговорить.
Коша понимающе кивнул.
– Послушай меня, Руслан, – сказал он, – у меня много денег. Я тебе заплачу, только выдерни меня отсюда! Поговори с ними, узнай, сколько они денег хотят, чтобы всю эту волынку со стволами замять!
– Боюсь, что у вас будут большие проблемы. Сюда уже летят русские полицейские. У вас с ними было что-то? Говорят, на тебе, Коша, несколько убийств лежит…
Коша внимательно посмотрел на Руслана.
– Ты кто, парень? – тихо спросил он, сразу сообразив, что тут нечисто.
– Ты Тараса помнишь?
– Какого еще Тараса?
– Циклопа. Так вот, я от него. Рассчитываться будем на родине.
– Не надо никакой родины! Пусть меня здесь судят! Пусть двушку, трешку, пятерик дадут, но я лучше здесь отсижу!
– Понятное дело, что ты тут хочешь остаться! – усмехнулся Руслан. – Только кто же тебя тут оставит? Слишком много на тебе бабулек висит. Тебе, можно сказать, личный бухгалтер нужен! Так что, Коша, поедешь ты на родину, в снежную Россию. А там у тебя выбьют все бабульки – у Тараса крепкие связи с ментами. Потом засудят по всей строгости российского закона – ведь на тебе много эпизодов разных. Жаль, стрелка своего, Слоника, ты не сберег…
– А что с ним? – спросил Коша.
– Говорят, убили его… Хотя трудно сказать, правда ли это. И поедешь ты в зону что-то типа «Белого лебедя», одну из самых суровых зон. Так что, паренек, я пока при тебе переводчиком и личным телохранителем побуду, и что главное – совершенно бесплатно!
Коша отвернулся…
Паша Цируль
Глава 1
АДВОКАТСКОЕ РАССЛЕДОВАНИЕ
Москва, январь 1997 года
Сегодня я получил новое дело, точнее, дело на старого моего клиента Леню Сапрыкина. Три года назад я защищал его по делу о наркотиках. Тогда мне удалось вытащить его с нар. Пробыв под следствием около восьми месяцев, Леня благополучно вышел. Затем на суде удалось вскрыть много процессуальных неточностей, и суд решил направить дело на доследование. На доследовании же дело было благополучно прекращено.
Я уже стал забывать про Леню. Но сегодня, получив известие от его жены о новом аресте за наркотики, я тут же направился в Лефортово.
Лене Сапрыкину было тридцать пять лет, и он имел три «ходки» в зону. В криминальной иерархии Леня занимал особое место. Он не принадлежал ни к какой преступной группировке, жил сам по себе, таких, как он, в зоне называют «один на льдине».
Тем не менее у него были очень серьезные связи, точнее, завязки. Он знал почти всех воров, которые живут в столице, многих авторитетов. Со многими он познакомился в колониях, отбывая сроки, а с другими – уже на воле, на так называемых криминальных тусовках. Потому Леня и был знаком практически со всей «элитой», при этом Леня держался в тени, не выпячивался. Все же это не спасало, и время от времени его задерживали в связи с хранением наркотиков.
Вот и сегодня – та же статья. Но теперь, как я понял из сбивчивого рассказа его жены, он задержан в компании какого-то вора в законе. Этим и объяснялось содержание Лени в столь серьезном следственном изоляторе – Лефортово.
Если бы не это, то сидел бы он, как и раньше, в Бутырке или «Матросске», а тут…
В Лефортово я не был почти год. За это время следственный изолятор практически не изменился. Те же стены, выкрашенные желтой краской; единственное, на что я обратил внимание, – окна стали зелеными. Рядом с изолятором находился крупный банк. «Наверное, – подумал я, – спонсоров заимели. Ведь путь банкиров тернист, и очень просто из теплого, уютного кабинета с дорогой мебелью переместиться на нары соседнего „заведения“.
Подъезжая к зданию, я заметил, что на заборе установлены видеокамеры, просматривающие все подъезды к изолятору. Поставив машину во дворе, я вошел в проходную, нажал кнопку вызова.
Раздался щелчок замка, дверь открылась. Я вошел, показал удостоверение конвоиру и назвал фамилию следователя, к которому направлялся. Конвоир молча взял мое удостоверение, внимательно вгляделся в фотографию, перевел пристальный взгляд на меня. После этого, сняв телефонную трубку, набрал четырехзначный внутренний номер.
На другом конце послышался мужской голос:
– К вам адвокат пришел, – и конвоир назвал мою фамилию.
Вероятно, последовало указание пропустить меня – конвоир вернул мне удостоверение и спросил:
– Куда идти, знаете?
– Да, – кивнул я.
Дело в том, что, помимо следственного изолятора, в Лефортово находился следственный аппарат, точнее, Следственный комитет России.
Я знал, что большинство следователей – бывшие сотрудники следственной части КГБ, которая до 1991 года также квартировала в Лефортово.
Но после провала ГКЧП и реформирования КГБ Лефортовский изолятор перешел во владение МВД. Тогда, я слышал, многие сотрудники следственной части КГБ посчитали такой переход унизительным и многие уволились.
Но некоторые остались работать. Остался работать и капитан Кочергин, который вел дело моего подзащитного.
Остановившись у массивной двери, обитой коричневым кожзаменителем, я попытался постучать. Неожиданно дверь приоткрылась. Я вошел в кабинет.
Из-за стола поднялся капитан и приветливо поздоровался со мной. Я назвал себя. Капитан показал мне на стул, приглашая сесть. Я тут же протянул ему свое удостоверение, ордер, полученный в консультации на ведение данного дела, и стал осматриваться вокруг.
Кабинет был просторным. Конечно, кабинеты КГБ, пусть даже бывшего, в значительной степени отличались от кабинетов следователей системы внутренних дел.
У последних кабинеты небольшого размера, да и следователи там сидят не по одному, а по трое, а то и по четверо, обставлены кабинеты потрепанной мебелью, столы постоянно завалены бумагами.
В Лефортово все было наоборот. Шкафы сталинских времен, закрытые стеклянными створками с зеленым сукном, как бы говорившим особо любопытным: не суй свой нос куда не следует, все закрыто, аккуратные столы, кресла, стол, на котором ровными стопками лежат уголовные дела. Каждое дело пронумеровано, с закладками, так называемыми «подхалимчиками», красного цвета: можно в любой момент открыть папку на нужной странице и сразу понять, на что тебе предлагают обратить внимание.
