— Куда дальше?
— В технический кабинет.
Выходим из кабины на главном этаже музея. Пол уверенно идет по коридору, не обращая внимания на картины Рубенса, которые показывал мне каждый раз, когда мы бывали здесь раньше. На одной изображен темнобровый Юпитер, на другой, незаконченной, носящей название «Смерть Сократа», изображен философ, протягивающий руку к чаше с цикутой. И только когда мы проходим мимо картин, принесенных на выставку Кэрри, Пол слегка замедляет шаг.
Останавливаемся у двери в технический кабинет. Он снова достает ключи, выбирает нужный, и мы входим в темное помещение.
— Сюда.
Пол показывает на стеллаж, полки которого уставлены пыльными коробками. В каждой десятки слайдов. В комнате побольше — я был там всего один раз, — за еще одной запертой дверью, хранится основная часть университетской коллекции слайдов.
Пол быстро отыскивает нужную коробку и ставит на полку перед собой. На приклеенной сбоку бумажке всего два неряшливо написанных слова — «КАРТЫ РИМА». Из другой коробки он достает слайдовый проектор, который подключает к сети. Щелчок — и на противоположной стене появляется неясное изображение. Пол настраивает резкость.
— А теперь скажи, что мы здесь делаем.
— Может быть, Ричард был прав? Что, если Винсент действительно украл у него дневник тридцать лет назад?
— Весьма вероятно. Но какое это теперь имеет значение?
Пол начинает говорить быстрее:
— Поставь себя на место Винсента. Ричард уверен, что дневник — единственный путь к пониманию «Гипнеротомахии». Ты считаешь его профаном, мальчишкой с университетским дипломом, не более того. И тут появляется кое-кто еще. Еще один ученый.
Судя по тому, с каким уважением произнесены последние слова, Пол имеет в виду моего отца.
— В одно мгновение он становится лишним. Они оба утверждают, что ответ содержится в дневнике. Ты же сам загнал себя в угол утверждениями, что дневник не имеет никакой ценности, что портовый смотритель всего лишь мошенник и жулик. И больше всего на свете ты не любишь признавать свою неправоту. Что же делать?
Пол пытается убедить меня в возможности того, в чем я давно не сомневаюсь: Винсент Тафт — вор.
— Понял. Продолжай.
— Ты крадешь дневник, но не можешь разобраться в нем, потому что всегда смотрел на «Гипнеротомахию» не с той стороны. Без зашифрованных посланий Франческо его не понять. Что дальше?
— Не знаю.
— Но ты вовсе не намерен его выбрасывать только из-за того, что не можешь понять.
Я киваю.
— Ты оставляешь его у себя. Хранишь в надежном месте. Может быть, в сейфе у себя в офисе.
— Или дома.
— Верно. Проходят годы, и появляется мальчишка, который вместе со своим другом совершает прорыв в понимании «Гипнеротомахии». Их успех даже больше, чем ты ожидал. Они делают то, что не удалось тебе в лучшие годы. Мальчишка находит зашифрованные послания Франческо.
— И ты начинаешь думать, что дневник все же может быть полезен.
— Точно.
— Но ты не говоришь об этом мальчишке, потому что тогда он поймет, что именно ты его украл.
— Но, — Пол поднимает палец, — допустим, что однажды этот дневник кто-то находит.
— Билл.
Пол кивает:
— Да. Он часто бывал у Винсента в офисе и дома, постоянно делал что-то для него. И Билл знал, какое значение имеет дневник. Если бы он его нашел, то уже не вернул бы на место.
— А принес тебе.
— Верно. А мы показали его Ричарду. И Ричард явился на лекцию.
Я качаю головой.
— Но разве Тафт еще раньше не понял бы, что дневник исчез?
— Конечно. Он сразу понял, что его взял Билл. Но как ты думаешь, какова была бы его первая реакция? Не сомневаюсь — найти Билла.
Теперь я понимаю.
— По-твоему, он сразу после лекции отправился к Биллу?
— Винсент был на приеме?
Сам Пол не был, потому что уже пошел к Стайну.
— Я его не видел.
— Диккинсон-Холл и лекционный зал соединены коридором. Винсенту даже не понадобилось выходить из здания.
Он замолкает, предоставляя мне возможность сделать собственные выводы.
— Так ты думаешь, что это Тафт его убил? — спрашиваю я.
В темном углу комнаты появляется странный силуэт: Эпп Ланг, закапывающий под деревом собачонку.
Пол переводит взгляд на картину на стене.
— Думаю, он на такое способен.
— Со зла?
— Не знаю, — говорит Пол, но по его лицу видно, что он уже просчитал все возможные варианты. — Послушай, в институте, дожидаясь Билла, я начал внимательнее просматривать дневник, отыскивая упоминания о Франческо.
Он открывает блокнот.
— В одном месте портовый смотритель упоминает о рисунке, скопированном вором из бумаг Франческо. Генуэзец говорит, что на нем были указаны направления частей света и что рисунок напоминал морскую карту с проложенным на ней маршрутом. Смотритель пытался выяснить, откуда пришел корабль с грузом, рассчитывая путь в обратном направлении, из Генуи.
Пол разворачивает лист, и я вижу сложную комбинацию стрелок, нарисованных возле компаса.
— Это направления. Они на латыни. Вот что здесь говорится: четыре на юг, десять на восток, два на север, шесть на запад. И дальше: де стадио.
— Что такое де стадио?
Пол улыбается:
— Думаю, это ключ. Портовый смотритель консультировался со своим двоюродным братом, и тот объяснил, что де стадио — это шкала. Де стадио может означать — в стадиях.
— Не понимаю.
— Стадий — единица измерения в древнем мире, основанная на длине беговой дистанции в греческих Олимпийских играх. Отсюда и современное слово. В одном стадии около шестисот футов, таким образом в миле что-то между восемью и десятью стадиев.
— Тогда четыре на юг означает четыре стадия к югу.
— А потом десять к востоку, два к северу и шесть к западу. Четыре стороны света. Ничего не напоминает?
Пол напоминает: в последней своей загадке Колонна упоминает о Правиле четырех — способе, который приведет читателей к его секретной крипте. Мы так и не разгадали его, не обнаружив в тексте ничего, что имело бы пусть даже отдаленное отношение к географии.
— Думаешь, это оно и есть?
Пол кивает.
— Но смотрителя интересовал другой масштаб, он думал о морском путешествии в сотни миль. Если указания Франческо даны в стадиях, то корабль не мог прийти ни из Франции, ни из Нидерландов. Путешествие должно было начаться примерно в полумиле к юго-западу от Генуи. Разумеется, смотритель понимал, что это невозможно.
